— Понимаю, — кивнула девица. У нее на лбу только что написано не было: «Ух ты, я поговорила с самим графом, сейчас же расскажу об этом всем подругам». Оставалось надеяться, что все ее подруги тоже здесь. — Сейчас я позову маман.
Через несколько минут я сидел в кресле в роскошной комнате наверху напротив бордель-маман. Дородная женщина лет пятидесяти, которую я помнил еще по прошлому визиту, была обвешана украшениями, как елка. Правда, елки обычно не бывают так ярко накрашены. В целом украшения прикрывали ее тело даже больше, чем одежда, правда, скорее не от обилия первых, а от недостатка последней.
— Чем обязана, граф? — Вряд ли маман надеялась, что я хочу воспользоваться ее профессиональными услугами, но все равно кокетливо мне улыбнулась.
— К вам скоро приедет проверка, — без обиняков начал я. — Может быть, завтра, может, на неделе. Не знаю, что вы будете делать по этому поводу, но решил предупредить.
— Проверка чего? — не поняла маман.
— Не знаю. Всего, наверное. Пожарной безопасности и прочего.
— Но зачем? Никогда такого не было. На нас что, кто-то пожаловался? Кому мы мешаем?
— Вы — никому, просто на меня взъелся Строганов. Знаете, тот, который сидит в городской администрации. Я с ним поругался, — признался я.
— Ах, этот. — В глазах бордель-маман загорелось понимание. — Да уж, он может. Помню, подруга моя, которая магазин тканей держит, как-то ему надерзила, так чуть со свету не сжил. По три раза в неделю к ней ходили.
— И, насколько я могу судить, характер у него за это время не улучшился. Так что готовьтесь. Полы там помойте. С моей типографии стрясли аж тысячу двести золотых.
Бордель-маман покачала головой.
— Совсем Леонид звереть начал. А ведь в молодости он провел здесь столько прекрасных дней…
— Кто, Строганов? Да вы, наверное, шутите. Этот чопорный старик?
В моем представлении Строганов не то что не мог посещать бордели, он и слова-то такого знать не должен.
Бордель-маман изобразила напряжённую работу мысли.
— Может, что-то и было. А может, и не было. Столько лет прошло, да и я уже не молода, память иногда чудит. Не хочу слухи распускать, все-таки уважаемый человек…
Я достал из кармана несколько золотых монет.
— Возьмите, это на взятки проверяющим. Ну и девочкам на подарки.
Монеты молниеносно исчезли за корсажем.
— Хотя да, вспоминаю, приходил он к нам. — Память хозяйки борделя тут же улучшилась. — Был он у нас совсем юнцом. Уже лет тридцать прошло, если не сорок.
— Поверить не могу, что Строганов ходил по продажным девушкам. Это с ним как-то не вяжется.
— Скорее по одной девушке на самом деле. — Бордель-маман понизила голос. — Любовь у него тут была.
— Любовь? В борделе⁈
Хозяйка кивнула. Это со Строгановым не только не вязалось, но и не сшивалось, не склеивалось и не скреплялось степлером.
— Послушайте, при знакомстве, если честно, он не показался мне великого ума человеком, — осторожно начал я, — но любовь здесь? За светлыми чувствами ходят, скажем так, в другие места.
— Ну пришел-то он как все. Были у нас в то время знатные клиенты, и немало. То есть и сейчас есть, конечно, — поспешно поправилась маман, не желая ронять престиж заведения. — Привел его по молодости друг какой-то, то ли граф, то ли вообще княжич. Так сказать, попробовать, что значит быть мужчиной. Я тогда тоже молодая была, у прошлой хозяйки на побегушках. В общем, к самой красивой девке его отправили, Катерине. И с тех пор стал Строганов к нам частить, и все время к ней одной. Ну вы ж понимаете?
— Первый опыт, первая любовь? — догадался я.
Маман кивнула.
— Он ее даже хотел забрать отсюда и жениться, но не сложилось. То есть забрать-то забрал, дал ей денег, квартиру снял, чтобы можно было не работать, собрался тайно венчаться, но тут отец его узнал. Представляете, что было?
Я постарался представить. Воображение тут же заполнили матерные слова и летящие в чью-то голову тяжелые предметы.
— В общем, любви не вышло. Папаша запер его дома, а Катеньку услал куда-то с глаз долой. Хорошо еще, что отец порядочным оказался, вроде, не обидел, просто велел убираться. Ну и что не понесла она.
— Бедный Строганов, какая трагедия была, наверное, для романтичного юнца. Мне его даже почти жалко, хотя кого я обманываю. И никто об этом, как я понимаю, не знает?
— Само собой, граф. Его отец постарался замять скандал, а это было так давно…
— Наверное, такой удар будет по его репутации, если правда выйдет на поверхность, — невинно предположил я.
— Да не то слово, старик с ума сойдет. Вы же не собираетесь никому рассказывать? — насторожилась бордель-маман.
— Что вы, конечно нет. Если вдруг кто-нибудь и узнает о его бурном прошлом, но не потому, что я буду об этом болтать, — заверил я.
Технически это было верно. Разговоры — так себе средство массовой информации.
— Спасибо, госпожа, вы мне очень помогли, — поблагодарил я на прощание. — Надеюсь, вашего обаяния хватит, чтобы заставить инспектора ни за что вас не штрафовать. А мне еще нужно кое-что сделать.