Граф М.Т. Лорис-Меликов и его современники

Через день после моего первого посещения граф заехал ко мне на квартиру, познакомился с моей женой и высказал снова такое искреннее желание сойтись покороче, что мы стали видаться довольно часто. В это лето себя он чувствовал настолько порядочно, что всякий день выезжал и, обыкновенно выйдя из экипажа, прохаживался некоторое пространство пешком. Положение его тогда было еще не выяснено, и трудно было считать его окончательно сошедшим со сцены, а потому знакомством его дорожили, и он редко бывал дома один; в Висбадене проживало много русских, и большинство из них, время от времени, навещало его, а из старых знакомых не мало было таких, которые заезжали в Висбаден нарочно для свидания с ним. Лечившиеся в этот сезон в Висбадене датский и греческий короли и приезжавший к ним в гости принц Уэльский также побывали у него: не раз встречал я в его кабинете принца нассауского Николая¹ и супругу его — графиню Меренберг, дочь поэта Пушкина². Я, как человек мало общественный, не с особенной охотой заходил к графу, зная, что у него неизбежно наткнешься на какое-нибудь новое знакомство, а потому тем более бывал редко, когда его ландо подъезжало под балкон моей квартиры и он вызывал меня, чтобы узнать, дома ли я и можно ли с часок поболтать? — тогда можно было с ним беседовать по душе, не стесняясь присутствием незнакомых лиц.

Для общей характеристики взглядов графа Михаила Тариеловича могу повторить только сказанное рке мною раньше о его политических убеждениях относительно благоусгроения России и разве прибавить, что и в обсуждениях западноевропейской политики он всегда оставался на точке зрения последовательного либерала, строго убежденного защитника органического прогресса, с одинаковым несочувствием относившегося ко всем явлениям, задерживающим нормальный рост и правильное развитие народов, с какой бы стороны эти явления ни обнаруживались, со стороны ли нетерпеливых, радикальных теоретиков, спешивших приложить принципы, выработанные работой передовых кабинетных мыслителей, к государственной жизни, или со стороны представителей реакции, не пренебрегающих никакими мерами, чтобы искусственно задержать пробуждающееся самосознание народных масс, вместо того чтобы открыть ему правильные пути для его последовательного развития. Поэтому он одинаково горячо восставал и против нездорового преобладания, приобретенного радикалами на дела Франции, и против той политики железа и ежовых рукавицах, какую с таким успехом применяет Бисмарк³ в делах той остальной Европы, которая входит в орбиту германского влияния. Но доктринером графа назвать было нельзя; от доктринерства его спасали его редкий здравый смысл и та обширная и всесторонняя практическая деятельность, через которую он прошел; он хорошо понимал, что жизнь государства так сложна и разнообразна, что не может быть уложена в известные рамки и подчинена заранее составленной программе, а потому даже для ошибок людей не сочувственных ему взглядов склонен был находить если не оправдание, то объяснение в этих неподдающихся кабинетному предусмотрению условиях жизни. Помню однажды, беседуя по поводу того, как французские радикалы, начиная с Гамбетты⁴ и кончая Флоке⁵, лишь только достигали сами кормила правления, неминуемо вынуждены были подменивать свой яркий радикализм — убеждениями более бледных цветов и начинали устраивать разные уступки действительности, граф сказал: «Да, принципы — одно, а власть — другое, и, связавши их вместе, далеко не уедешь; это все равно что запречь в одну упряжку ломовую лошадь с кровным скакуном. У нас это очень наглядно и остроумно объяснил покойный министр народного просвещения Ковалевский: когда он из попечителей Московского учебного округа был назначен министром, то на одном из первых докладов директор департамента представляет ему на утверждение три ходатайства его же, Ковалевского⁶, по званию попечителя, и на все три Ковалевский-министр кладет резолюцию: отказать; тогда удивленный директор решается ему заметить, — что ведь это его же собственные ходатайства, и на это Ковалевский дал следующий ответ: «Знаю, но я писал эти ходатайства, когда не был министром; когда стоишь внизу, то обыкновенно многого не видишь, а как заберешься на верхушку горы, то горизонт делается шире и тут только лучше начинаешь отличать соотношение предметов, лежащих у тебя под ногами».