Граф Мирабо

– Ты смотришь на меня с удивлением, – продолжал он, – не подозревая, что я говорю о могущественном северном короле, в столицу которого мы едем. Этот король – Фридрих Великий, о котором в Париже при нашем отъезде уже думали, что он при смерти и что его часы сочтены. Мы спешим, потому что для меня важно застать его еще в живых. Лицезрение великих людей приносит счастье. Положение Европы должно измениться, как только закроются глаза Фридриха. Нам важно знать, каково положение Франции, вот почему мы так спешим в Берлин. Наше правительство не может довериться своему тамошнему посланнику – беспомощному глупцу. Дело не только в том, чтобы немедленно выслать в Париж курьера с известием о смерти Фридриха Великого, но чтобы известие это сопровождалось верными сведениями о положении вещей в Пруссии и Германии. Вот почему, мое сокровище, мы летим в Берлин точно в сказках, сквозь холод и опасности!

Генриетта хотела благоговейно поцеловать его руку, но он нежно обнял ее.

Дорожный экипаж был исправлен, и ввиду начинавшегося рассвета, а также щедрого обещания «на водку» сомнения ямщика тоже рассеялись.

Путь лежал через Нанси, Франкфурт-на-Майне и Лейпциг в Берлин, куда граф Мирабо благополучно прибыл со своей «ордой» в один прекрасный январский день нового, 1786 года.

II. Посещение графом Мирабо Фридриха Великого

Остановясь временно в «Виль де Пари», одной из лучших гостиниц Берлина, Мирабо, не теряя ни минуты, решился просить аудиенции у Фридриха Великого.

Подойдя к письменному столу, он набросал на лежавшем на нем листе почтовой бумаги следующие строки:

«Государь,

Это, конечно, слишком большая дерзость – осмеливаться просить аудиенции у вашего величества, когда не имеешь возможности говорить о вещах, могущих представить особый интерес. Но если вы простите французу, нашедшему со дня своего рождения мир наполненным вашим именем, его желание узреть ближе, чем обыкновенно видят королей, величайшего мужа настоящего и еще многих столетий, то благоволите оказать милость, дозволив мне прибыть в Потсдам для выражения вам моего благоговения.

С глубочайшим почтением, государь, остаюсь вашего величества преданнейшим и всепокорнейшим слугою

Граф де Мирабо».

Прочтя письмо Генриетте, нашедшей его легкие по слогу и гордые выражения достойными графа Мирабо, он запечатал конверт и, позвонив, приказал доставить ему верного человека, с которым бы он мог послать письмо королю в Сан-Суси[15].

Лицо такое нашлось тут же в гостинице. Письмо было отослано и принято в Сан-Суси самым благосклонным образом. На следующий день Мирабо получил ответ короля. В собственноручном любезном письме король назначил Мирабо один из ближайших дней, в который желал бы принять его в Сан-Суси.

В величайшем нетерпении, едва ли когда им испытанном, провел Мирабо время до назначенного ему дня. Все другие визиты в Берлине были им отложены до возвращения из Потсдама. Одному только министру Герцбергу он передал свое рекомендательное письмо и в тот же день был принят этим высокопросвещенным государственным человеком с простою, почти патриархальною любезностью.

Наконец настал столь пламенно желанный день, когда Мирабо должен был предстать перед лицом Фридриха Великого, слышать его голос, быть в его близости.

Генриетта, всегда помогавшая ему при туалете, хотела сегодня отнестись к этому с особым старанием, но Мирабо настоял на самой обыкновенной и простой одежде, в которой он появлялся всегда и в высшем парижском обществе. Это был английского покроя черный фрак, который он начал носить в последнее время, без малейшего украшения из золота, серебра или кружев, чулки и башмаки. Однако Генриетте удалось убедить его для пополнения праздничного костюма надеть слегка завитой и напудренный парик с висевшим позади мешком волос, в последнее время лишь изредка и в особых случаях надевавшийся им в Париже. Прелестная плутовка доказывала, что не может же он явиться перед королем как сорванец с развевающейся гривой, а должен иметь вид почтенного и приличного человека, хотя бы он и не был им на самом деле.