– Нет, друзья мои, – отвечал арматор, – нет, наоборот, я очень доволен вами. Я не увольняю вас. Но что же делать? Кораблей у меня больше нет, и матросов мне не нужно.
– Как нет больше кораблей? – сказал Пенелон. – Ну, так велите выстроить новые; мы подождем. Слава богу, мы привыкли штилевать.
– У меня нет больше денег на постройку кораблей, Пенелон, – сказал арматор с печальной улыбкой, – и я не могу принять вашего предложения, как оно ни лестно для меня.
– А если у вас нет денег, тогда не нужно нам платить. Мы сделаем, как наш бедный «Фараон», и пойдем под одними снастями, вот и все!
– Довольно, довольно, друзья мои! – сказал Моррель, задыхаясь от волнения. – Идите, прошу вас. Увидимся в лучшие времена. Эмманюель, – прибавил он, – ступайте с ними и присмотрите за тем, чтобы мое распоряжение было в точности исполнено.
– Но только мы не прощаемся, господин Моррель, мы скажем «до свидания», ладно? – сказал Пенелон.
– Да, друзья мои, надеюсь, что так. Ступайте.
Он сделал знак Коклесу, и тот пошел вперед; моряки последовали за казначеем, а Эмманюель вышел после всех.
– Теперь, – сказал арматор своей жене и дочери, – оставьте меня на минуту; мне нужно поговорить с этим господином.
И он указал глазами на поверенного дома Томсон и Френч, который в продолжение всей сцены стоял неподвижно в углу и участвовал в ней только несколькими вышеприведенными словами. Обе женщины взглянули на незнакомца, про которого они совершенно забыли, и удалились. Но Жюли, обернувшись в дверях, бросила на него трогательно умоляющий взгляд, и тот отвечал на него улыбкой, которую хладнокровный наблюдатель с удивлением увидел бы на этом ледяном лице. Мужчины остались одни.
– Ну вот, – сказал Моррель, опускаясь в кресло, – вы всё видели, всё слышали, мне нечего добавить.
– Я видел, – сказал англичанин, – что вас постигло новое несчастье, столь же незаслуженное, как и прежние, и это еще более утвердило меня в моем желании быть вам полезным.
– Ах, сударь! – сказал Моррель.
– Послушайте, – продолжал незнакомец. – Ведь я один из главных ваших кредиторов, не правда ли?
– Во всяком случае в ваших руках обязательства, сроки которых истекают раньше всех.
– Вы желали бы получить отсрочку?
– Отсрочка могла бы спасти мою честь, а следовательно, и жизнь.
– Сколько вам нужно времени?
Моррель задумался.
– Два месяца, – сказал он.
– Хорошо, – сказал незнакомец, – я даю вам три.
– Но уверены ли вы, что фирма Томсон и Френч...
– Будьте спокойны, я беру все на свою ответственность. У нас сегодня пятое июня?
– Да.
– Так вот, перепишите мне все эти векселя на пятое сентября, и пятого сентября в одиннадцать часов утра (стрелки стенных часов показывали ровно одиннадцать) я явлюсь к вам.
– Я буду вас ожидать, – сказал Моррель, – и вы получите деньги, или меня не будет в живых.
Последние слова были сказаны так тихо, что незнакомец не расслышал их.
Векселя были переписаны, старые разорваны, и бедный арматор получил по крайней мере три месяца передышки, чтобы собрать свои последние средства.
Англичанин принял изъявления его благодарности с флегмой, свойственной его нации, и простился с Моррелем, который проводил его до дверей, осыпая благословениями.
На лестнице он встретил Жюли.
Она притворилась, что спускается по лестнице, но на самом деле она поджидала его.
– Ах, сударь! – сказала она, умоляюще сложив руки.
– Мадмуазель, – сказал незнакомец, – однажды вы получите письмо, подписанное... Синдбад-Мореход... Исполните в точности все, что будет сказано в этом письме, каким бы странным оно вам ни показалось.
– Хорошо, – ответила Жюли.
– Обещаете вы мне это сделать?
– Клянусь вам!
– Хорошо. Прощайте, мадмуазель. Будьте всегда такой же доброй и любящей дочерью, и я надеюсь, что бог наградит вас, дав вам Эмманюеля в мужья.
Жюли тихо вскрикнула, покраснела, как вишня, и схватилась за перила, чтобы не упасть. Незнакомец продолжал свой путь, сделав ей рукою прощальный знак.
Во дворе он встретил Пенелона, державшего в каждой руке по свертку в сто франков и словно не решавшегося унести их.
– Пойдемте, друг мой, – сказал ему англичанин, – мне нужно поговорить с вами.
Отсрочка, данная Моррелю поверенным банкирского дома Томсон и Френч в ту минуту, когда он меньше всего ее ожидал, показалась несчастному арматору одним из тех возвратов счастья, которые возвещают человеку, что судьба, наконец, устала преследовать его. В тот же день он все рассказал своей дочери, жене и Эмманюелю, и некоторая надежда, если и не успокоение, вернулась в дом. Но, к сожалению, Моррель имел дело не только с фирмой Томсон и Френч, проявившей по отношению к нему такую предупредительность. В торговых делах, как он сказал, есть корреспонденты, но нет друзей. В глубине души он недоумевал, думая о великодушном поступке фирмы Томсон и Френч; он объяснял его только разумно эгоистическим рассуждением: лучше поддержать человека, который нам должен около трехсот тысяч франков, и подучить эти деньги через три месяца, нежели ускорить его разорение и получить шесть или восемь процентов.