— Я видел всю вчерашнюю сцену, я всю ночь вспоминал ваше самообладание, и я сказал себе, что, если только можно верить человеческому лицу, правда на вашей стороне.
— Но ведь Альбер ваш друг.
— Просто знакомый.
— Вы с ним познакомились в тот же день, что со мной?
— Да, это верно; но вы сами видите, если бы вы не сказали об этом сейчас, я бы и не вспомнил.
— Благодарю вас, Моррель.
И граф позвонил.
— Вели отнести это к моему нотариусу, — сказал он тотчас же явившемуся Али. — Это мое завещание, Моррель. После моей смерти вы с ним ознакомитесь.
— После вашей смерти? — воскликнул Моррель. — Что это значит?
— Надо все предусмотреть, мой друг. Но что вы делали вчера вечером, когда мы расстались?
— Я отправился к Тортони и застал там, как и рассчитывал, Бошана и Шато-Рено. Сознаюсь вам, что я их разыскивал.
— Зачем же, раз все уже было условленно?
— Послушайте, граф, дуэль серьезная и неизбежная.
— Разве вы в этом сомневались?
— Нет. Оскорбление было нанесено публично, и все уже говорят о нем.
— Так что же?
— Я надеялся уговорить их выбрать другое оружие, заменить пистолет шпагой. Пуля слепа.
— Вам это удалось? — быстро спросил Монте-Кристо с едва уловимой искрой надежды.
— Нет, потому что всем известно, как вы владеете шпагой.
— Вот как! Кто же меня выдал?
— Учителя фехтования, которых вы превзошли.
— И вы потерпели неудачу?
— Они наотрез отказались.
— Моррель, — сказал граф, — вы когда-нибудь видели, как я стреляю из пистолета?
— Никогда.
— Так посмотрите, время у нас есть.
Монте-Кристо взял пистолеты, которые держал в руках, когда вошла Мерседес, и, приклеив туза треф к доске, он четырьмя выстрелами последовательно пробил три листа и ножку трилистника.
При каждом выстреле Моррель все больше бледнел.
Он рассмотрел пули, которыми Монте-Кристо проделал это чудо, и увидел, что они не больше крупных дробинок.
— Это страшно, — сказал он, — взгляните, Эмманюель!
Затем он повернулся к Монте-Кристо.
— Граф, — сказал он, — ради всего святого, не убивайте Альбера! Ведь у несчастного юноши есть мать!
— Это верно, — сказал Монте-Кристо, — а у меня ее нет.
Эти слова он произнес таким тоном, что Моррель содрогнулся.
— Ведь оскорбленный — вы.
— Разумеется; но что вы этим хотите сказать?
— Это значит, что вы стреляете первый.
— Я стреляю первый?
— Да, я этого добился, или вернее, потребовал; мы уже достаточно сделали им уступок, и им пришлось согласиться.
— А расстояние?
— Двадцать шагов.
На губах графа мелькнула страшная улыбка.
— Моррель, — сказал он, — не забудьте того, чему сейчас были свидетелем.
— Вот почему, — сказал Моррель, — я только и надеюсь на то, что ваше волнение спасет Альбера.
— Мое волнение? — спросил Монте-Кристо.
— Или ваше великодушие, мой друг; зная, что вы стреляете без промаха, я могу сказать вам то, что было бы смешно говорить другому.
— А именно?
— Попадите ему в руку, или еще куда-нибудь, но не убивайте его.
— Слушайте, Моррель, что я вам скажу, — отвечал граф, — вам незачем уговаривать меня пощадить Морсера; Морсер будет пощажен, и даже так, что спокойно отправится со своими друзьями домой, тогда как я…
— Тогда как вы?..
— А это дело другое, меня понесут на носилках.
— Что вы говорите, граф! — вне себя воскликнул Максимилиан.
— Да, дорогой Моррель, Морсер меня убьет.
Моррель смотрел на графа в полном недоумении.
— Что с вами произошло этой ночью, граф?
— То, что произошло с Брутом накануне сражения при Филиппах: я видел призрак.
— И?..
— И этот призрак сказал мне, что я достаточно жил па этом свете.
Максимилиан и Эмманюель обменялись взглядом; Монте-Кристо вынул часы.
— Едем, — сказал он, — пять минут восьмого, а дуэль назначена ровно в восемь.
Проходя по коридору, Монте-Кристо остановился у одной из дверей, и Максимилиану и Эмманюелю, которые, не желая быть нескромными, прошли немного вперед, показалось, что они слышат рыдание и ответный вздох.
Экипаж был уже подан; Монте-Кристо сел вместе со своими секундантами.
Ровно в восемь они были на условленном месте.
— Вот мы и приехали, — сказал Моррель, высовываясь в окно кареты, — и притом первые.
— Прошу прощения, сударь, — сказал Батистен, сопровождавший своего хозяина, — но мне кажется, что вон там под деревьями стоит экипаж.
Монте-Кристо легко выпрыгнул из кареты и подал руку Эмманюелю и Максимилиану, чтобы помочь им выйти.
Максимилиан удержал руку графа в своих.
— Слава богу, — сказал он, — такая рука должна быть у человека, который, в сознании своей правоты, спокойно ставит на карту свою жизнь.
— В самом деле, — сказал Эмманюель, — вон там прогуливаются какие-то молодые люди и, по-видимому, кого-то ждут.
Монте-Кристо отвел Морреля на несколько шагов в сторону.
— Максимилиан, — спросил он, — свободно ли ваше сердце?
Моррель изумленно взглянул на Монте-Кристо.
— Я не жду от вас признания, дорогой друг, я просто спрашиваю; ответьте мне, да или нет; это все, о чем я вас прошу.
— Я люблю, граф.
— Сильно любите?
— Больше жизни.
— Еще одной надеждой меньше, — сказал Монте-Кристо со вздохом. — Бедная Гайде.
— Право, граф, — воскликнул Моррель, — если бы я вас меньше знал, я мог бы подумать, что вы малодушны.