Граф Никита Панин

Медленно и степенно поднялся по лестнице Никита Иванович. Он все еще был хорош собой и знал это. Высокий, статный, осанистый, как говорили про него, сановитый, как добавляли другие, в меру плотный, одетый в богатый, залитый золотом камзол, он, однако, не надел орденов и регалий — был частный обед, и этикет не требовал соблюдения всех правил. Овальное, почти круглое лицо хорошо подчеркивал белоснежный, в три локона тщательно завитый парик.

Он поднялся и спокойно поздравил саму именинницу, потом ее мужа и родителей…

Она приняла его подарок с царственной непосредственностью и хотела было передать мужу, но Александр Сергеевич деликатно заметил:

— Посмотри, Анна…

Она открыла шкатулку — бирюзовые камни словно осветили ее лицо.

— Боже, как хороши камни, — не удержался Строганов, — Никита Иванович, — он лукаво взглянул на Панина, — неужели и вы решили записаться в число поклонников моей жены?

— Но почему две серьги? — сразу же возразила Анна. Она ни единого слова Строганова не пропускала, чтобы не возразить ему.

— Так носили наши бабушки и матушки, — слегка поклонился Панин.

— Да уж теперь мода не та, что прежде была, — слегка дернула хорошенькой головкой Анна, — теперь носят все одну серьгу…

— Неплохо было бы и поблагодарить Никиту Ивановича за честь и драгоценный подарок, — нашелся Строганов.

— Ой, простите, Никита Иванович, что это я, — сконфузилась Анна. — Покорнейше вас благодарю за столь дивный «хлеб–соль»…

Никита Иванович поцеловал ей руку и в смущении отошел. Этот бриллиант требует прекрасной оправы, думал он, в оправе плохой он и не сияет, и лучей от него немного…

Словно бы извиняясь за сделанную ею ошибку, Анна Строганова позволила, в нарушение всего ранее расписанного этикета, вести ее к столу Никите Ивановичу, усадила рядом с собою. Он чувствовал неловкость и смущение, его плечо почти касалось ее плеча, и влюбленного бросало то в жар, то в холод. Эта женщина словно околдовала его. Но это и неудивительно, такая красавица, она все больше напоминала ему Елизавету царственностью осанки, гордой посадкой головы, а когда Панин вспоминал, как она танцевала, какую гибкость и грацию обнаружило ее тело, он и вовсе готов был прослезиться, что сидит рядом.

Слегка повернувшись к нему, Анна спросила:

— Как продвигается мое дело?

— Боюсь, что слишком медленно, — ответил Никита Иванович, — святейший Синод строжайше против…

— Покойный император мог решить это в несколько дней, — с горечью сказала Анна.

Никите Ивановичу хотелось возразить: за то и поплатился короной, но он ничего не ответил, только пожал плечами.

— Но вы предпримете усилия? — опять спросила Анна.

— Всенепременно, — тихонько ответил он.

Он так хотел выполнить просьбу Анны! Но Екатерина только презрительно оттопырила губу, когда он доложил ей о желании Строгановой.

— Александр Сергеевич — добрый хороший человек, — сказала она, — или госпожа Строганова надеется, что вернутся прежние времена, когда император хотел всех разженить да вновь поженить?

Она знала, что Анна слыла защитницей и поклонницей Петра III и критиковала все ее нововведения. Но, пока она не мешала ей, Екатерина не преследовала Анну, родовитую и обладающую большим влиянием в свете. Царица только попеняла отцу, канцлеру Воронцову, что плохо воспитал дочь, если та хочет развестись с Богом данным мужем.

Александр Сергеевич был за столом весел и разговорчив. Он шутил и рассказывал истории, весело смеялся, был радостен и счастлив…

— Мой шут опять разыгрался, — сердито заметила Анна.

— Императрица считает его добрым и хорошим человеком, — сказал Никита Иванович.

— Императрица, — Анна сказала это так презрительно, что Никита Иванович понял — никогда в ней не исчезнет ненависть к принцессе Цербтской.

— Не продолжайте, — прервал он ее, — не стоит за омарами и токайским обсуждать достоинства и недостатки отдельных персон.

Анна поняла намек.

— Надеюсь, до этого не дойдет, — словно ответила она на тайные мысли Панина, — докатится до ушей Екатерины, и я пропала…

— Мне ведь и обратиться не к кому, — с горечью произнесла Анна тихонько, она тоже боялась, что ее слова будут услышаны кем-нибудь за столом. Но все были заняты отменной едой, возглашаемыми здравицами и никому до них не было дела.

— Но отец — канцлер, всесильный человек, — возразил Никита Иванович.

— Он и слышать не хочет, — ответила Анна, — да и что я могу привести в довод — только то, что противен он мне? Так ведь и он насильно был венчан — приказала матушка Елизавета, вот и женился. А меня кто спросил — отец на седьмом небе был, что дочка за такого богача пойдет, мать тоже радовалась.

— Существует же обряд, церковь венчает, ваше «нет» под венцом, и брак не состоялся бы, — возразил Никита Иванович.

Она расхохоталась.

— Из двух зол выбирают меньшее, — сказала она, — Сибирь, каторга или венец. А не то язык урезали бы да кнутом еще исполосовали…

Никита Иванович согласно кивнул головой. Да, в обычае было — не спрашивать воли девицы, не обращать внимания и на возражения жениха. Хочешь не хочешь — женись… Суровы дедовские законы, мрачен и нынешний домострой.