От Швеции Панин ждал только одного — чтобы не лезли стокгольмские политики в Россию, не смотрели жадными глазами на завоеванные соседкой в Северной войне земли. И там нужен был лисий хвост и волчий рот.
Такая последовательная и дальновидная политика требовала умных и знающих, ловких и пронырливых дипломатов, способных отстаивать интересы России. И Никита Иванович постоянно искал и привлекал в свою коллегию именно таких людей. Россия в царствование Екатерины отошла от обычая ставить на такие должности взяточников, лихоимцев, родственников влиятельных вельмож.
Про самого Панина пытались было говорить, что он подкуплен Фридрихом, потому и стоит за союз с этой державой. Но Екатерина прекрасно понимала роль Пруссии в Северном союзе и с негодованием отметала все доносы на Панина. Никогда, она это знала, не был Никита Иванович корыстен, никогда ни от кого не получал взяток и пенсий, его интересовали лишь глубинные интересы России, польза Отечеству. Практика мздоимства была широко распространена, и даже сам фельдмаршал Миних не раз с гордостью заявлял, что он «имел честь служить на жаловании Великобритании». И только Никита Иванович никогда не запятнал свою репутацию — честь и достоинство они с братом ставили выше богатства и знатности…
Никита Иванович теперь неустанно работал над своей идеей, и в Екатерине он находил полное понимание — она и ценила Панина за то, что интересы России ставил он выше интересов собственных. «Будь Панин на месте Бестужева, — иногда думала она, — никогда бы не быть Семилетней войне, от которой Россия только пострадала и ничего не приобрела». И была рада, что отделалась от старика.
Иностранные посланники же не могли себе представить, что можно быть столь преданным Отечеству, смотреть так далеко, планомерно и последовательно проводить свое направление в политике. Потому и приписывали Панину то пруссофильство, то говорили, что он всецело «в руках французов», то утверждали, что переметнулся на сторону австрияков. Однако Панин уже давно знал, что не Пруссия влияет на политику России, а Фридрих II вынужден делать то, что необходимо Екатерине и России. И даже писал по этому поводу одному из дипломатов: «Мы имеем удовольствие видеть, что его прусское величество, буде не без внутренней зависти, по крайней мере со всей наружной искренностью и податливостью, содействовал везде успеху дел наших»… В случае необходимости Фридриху наносили и чувствительный ущерб. Конечно, и Фридрих при случае старался навредить России, и часто императрица называла его «иродом», а Панин только морщился. Он тоже не любил Фридриха, хотя и знал, что союз с ним необходим и выгоден Отечеству…
Но при дворе русской императрицы были и верные помощники прусского короля. И одним из них был ее фаворит Григорий Орлов. Вот его ничего не стоило подкупить, хоть и купался граф в богатстве и уж, казалось бы, не мог не радеть о благе Отечества, коль стояла во главе его Екатерина, любовница, чуть было не ставшая женой…
Польский вопрос еще долго занимал умы русских дипломатов. Хоть и «сделали» польского короля Екатерина с Паниным, но все время приходилось следить за соседкой. В Петербург явился от имени Станислава Понятовского Северин Ржевуский, близкий друг короля. Для начала он выхлопотал у Екатерины сто тысяч червонцев для Понятовского на обзаведение, а потом приступил к основному делу, с которым прибыл в столицу. Ржевуский подал Панину записку, в которой от имени польской республики испрашивалось согласие императрицы на изменение конституции. В Польше до сих пор действовало право «либерум вето». Если только один депутат сейма отвергал какой-либо пункт установления, отвергалось все оно. Теперь предлагалось отменять не все решения, а лишь ту часть, по которому поступало вето от депутата. Это ограничило бы свободу шляхты, усилило власть короны.
Никита Иванович нашел такое предложение разумным. И решил поговорить с Екатериной, чтобы убедить ее в этом. Но Ржевуский сделал ошибку — прежде всего показал записку Сольмсу, посланнику Фридриха, а тот немедленно сообщил королю. Его не устраивало улучшение дел в Польше, анархическая слабая Польша была ему полезнее. И он завалил Сольмса письмами с требованием переубедить Панина. Никита Иванович отверг все предложения Сольмса. Тогда тот обратился к Орлову и получил убедительную помощь. Григорий сумел заставить императрицу не поддаваться на провокации Понятовского, а действовать согласно пользе Пруссии. Екатерина под этим нажимом отказалась дать свое разрешение на изменение конституции. Никита Иванович был потрясен…
Эта ошибка потом дорого стоила России.
Сам Григорий не стал бы вмешиваться в политику — он в ней ничего не понимал. Но мысль ему подал Бестужев, получивший круглую сумму от Сольмса. Екатерина не могла отказать своему любимцу. И опять сталкивался Никита Иванович с этим вечным влиянием фаворитов, которое так ненавидел, с которым боролся всю жизнь и от которого теперь уже надеялся избавиться только с воцарением Павла…