Но Орлов повернулся спиной к своей императрице. В это самое время он без памяти влюбился в свою двоюродную сестру фрейлину Зиновьеву. Подросла девочка с тех пор, как вместе с двоюродным братом танцевали на балу в Кенигсберге, одетые в черный бархат и скованные цепью. И однажды Орлов взглянул на свою пятнадцатилетнюю сестру глазами мужчины, — высокая, красивая, ласковая, удивительная.
Он потерял голову.
Позже, уже после Фокшан, он все-таки умолит государыню позволить ему жениться и получит разрешение через такую обиду и боль, через такую ревность и злобу, что отзвуки этой обиды императрицы долго еще будут терзать ему сердце. Но любовь взяла свое, он женился, переехал в Москву, потом выпросился за границу, — княгиня была больна грудью. Несколько лет жилось им хорошо, но жена все-таки умерла, а этот ловелас, у которого любовных похождений было больше, чем у Казановы, вдруг захандрил и сошел с ума. Последние годы его, в сущности, не существовало — он жил в своем мире, разговаривая с княгинюшкой, и пускал слюни, как младенец.
Узнав о прекрасно проведенной Орловым операции в Москве, Никита Иванович был неприятно изумлен — он и не предполагал в своем извечном противнике такие таланты прекрасного организатора. Он от души поздравил Орлова, не без зависти оглядывая его щегольской вид, а себе положил на душу — вперед не принижать человека, никогда не знаешь, что он может сотворить, когда придет его время…
Пока что Орлов был в силе и фаворе, хотя императрице уже становилось тяжело переносить его бесконечные измены. Едва он старался приласкаться к ней, проводил рукой по ее все еще прекрасному плечу, как тут же показывались у нее на глазах слезы, кипели и срывались. Болезненно и тяжело переживала Екатерина его ветренность, грубость и даже не обижалась, когда он отвечал ей иногда «Черт бы побрал тебя совсем», но становилось ясно всесильной самодержице, что личное счастье с этим красавцем невозможно, слишком различны они по природе — она отдавала ему всю душу, а взамен не получала ничего, даже преданности.
Флирт с Зиновьевой не давал покоя оскорбленному сердцу, и царица отослала Орлова в Фокшаны для заключения мира с турками — думала, может, за это время остынет к Зиновьевой, может, снова вернется к ней…
Нет, не остыл, а она не могла мстить, она не была Елизаветой, способной из-за пустячного наряда отправить соперницу в ссылку, вырвать язык и покарать кнутом. С тяжелым сердцем смотрела Екатерина на юную прекрасную соперницу и с грустью думала про себя, что все ей удается, а женского счастья нет и нет. И ее фавориты — лишь отчаянные поиски этого женского счастья, что всем им нужно только ее положение, богатство, власть, а к ней самой, как просто к женщине, не испытывают они никакой любви. Но она была рада обманываться.
Орлов отправился в Фокшаны — заключать мир с турками после таких блистательных побед русского оружия.
Глава четырнадцатая
Панин, обычно такой спокойный и медлительный, буквально ворвался в кабинет императрицы.
— Матушка, — чуть не со слезами закричал он, — да что же он делает?
Екатерина сидела за туалетом. Она только что закончила натирать лицо льдом, и оно, мокрое, покрасневшее, отражалось в зеркале.
Царица недовольно обернулась к Никите Ивановичу.
— Не могли бы вы, граф Никита, объясниться более четко? — презрительно произнесла она.
— Простите, государыня, — припал на одно колено Панин. — Но мысли путаются, когда я получаю такие известия…
И он подал ей донесение Обрескова.
Екатерина пробежала глазами депешу…
Не далее, как вчера в одном из писем к своему корреспонденту в Европе она с восхищением и гордостью писала:
«Полагаю, что мои ангелы мира находятся теперь уже лицом к лицу с этими противными бородачами турками. Граф Орлов — без преувеличения самый красивый мужчина нашего времени — должен казаться действительно ангелом перед этими неотесанными мужиками. Свита его блестящая и избранная, но, бьюсь об заклад, его особа затмит всех окружающих. Странная личность, этот посол. Природа была так щедра к нему, как в отношении наружности, также и ума, сердца и души»…
И вот, пожалуйста, сюрприз!
Незадолго до Фокшанского конгресса, где должен был быть заключен мир с Турцией, противники освободили Обрескова. Он прослужил в посольстве России в Константинополе почти тридцать лет, знал досконально эту страну, нравы ее правителей, превосходно владел турецким языком и почитал пользу России высшим в мире достоянием. Однако на конгресс он был назначен вторым лицом после Орлова.
А Григорий начал с того, что нарушил все инструкции государственного совета и не предъявил туркам первоначальных жестких требований. Мало того, взялся за обсуждение самого сложного вопроса, на что никто его не уполномочивал — о независимости Крыма. Турки сразу осмелели и поставили под сомнение сами переговоры. Когда же Осман–Эфенди пошел на важную уступку, Обресков потребовал срочно сообщить в Петербург. Здесь можно было найти компромисс, но Орлов запретил сноситься со столицей.