Граф Никита Панин

Петр Иванович в изумлении глядел на Никиту. Какие-то там умалишенные, ходит где-то, по приютам каким-то, лучше бы дома сидела да вышивала…

— А знаете что, — заключил Никита Иванович, — что, если вам и впрямь заняться устройством такого приюта. Государыня указ издала о приютах этих для умалишенных, а уж как их сделали, да какие там порядки, за всем ведь не уследишь. Она и сама женщина…

— Ты еще, Никита, скажи, чтобы моя невеста вшами занималась, — резко сказал Петр Иванович.

— А вши — от грязи, а кто, как не женщина, должен чистоту наводить, чтобы и в приюте было, как дома? — засмеялся Никита Иванович.

Петр недовольно засопел носом, не хватало еще, чтобы его жена домой из такого приюта вшей тащила.

А Маша застеснялась.

— Что вы, Никита Иванович, я, чтобы помочь только, а так, я это просто потому, что жалко мне их…

— А вот я доложу императрице, да скажу, что есть такая жалостливая да домовитая, она и прикажет, тут уж ничего и не поделаешь, — он говорил со смехом и смотрел на Петра: у того был обиженный и недовольный вид.

— С тебя станется, и верно, доложишь Екатерине, — он вздохнул, — не порти ты счастья моего…

— А ты вот хочешь, чтобы жена в тереме сидела, из окошка выглядывала да нарядами тебя изводила, да сплетни собирала?

Петр Иванович махнул рукой.

— И так нехорошо, и так тоже плохо, — в сердцах бросил он. — Ну да после свадьбы разберемся, кто что обязан делать…

Маша поглядывала на Петра Ивановича, ей было и смешно, и больно смотреть на его обиженное лицо. Он вдруг показался ей большим ребенком, он, прошедший войну и все ее ужасы, он, старше ее на девятнадцать лет.

— Петр Иванович, — она подошла к нему, — не сердитесь, у вас такое обиженное лицо, просто мне вас жалко стало…

— Ну вот, довели старика, — смеясь, отошел сердцем Петр Иванович, — сладу с вами нету…

— Какой же вы старик, — качая головой, проговорила Маша, — мне вот показалось, что вам и восьми нет, такой вы ребенок…

Петр Иванович вытаращил глаза. Такая нежность и такая забота послышались ему в этих словах, какой он и не ожидал от молоденькой невесты своей.

— Ручку пожалуйте, — в душе заулыбался он и склонился над ее рукой, скрывая счастливое лицо.

— А насчет приюта подумайте, Мария Родионовна, — серьезно сказал Никита Иванович, — мало у нашей государыни хороших помощников, а у вас и глаз есть, и наблюдение сделать можете, и не ленитесь, а самое главное — совесть и сочувственность.

Маша только рукой махнула. Она считала шуткой все, что сказал Никита Иванович, и думать забыла об этом разговоре. Да не забыл Никита Иванович.

Все последние недели Маша старательно искала Ксению. Она и сама не понимала, почему ей так надо увидеть юродивую. Всюду натыкалась на следы Ксении, но увидеть ее Маше так и не удавалось.

Зато она познакомилась со многими петербуржцами, с которыми не могла бы и помыслить разговаривать, если бы сидела взаперти, в своем доме, да думала только о свадьбе и нарядах.

Однажды забрела она на мост, соединявший оба берега реки у Петропавловской крепости. Она старалась ходить пешком и шла по мосту, глубоко задумавшись над смыслом существования, над этим городом, пристанищем и обиталищем не только богатых и знатных, но и самых несчастных, которых здесь было во много раз больше.

На мосту увидела она нищего, который стоял на коленях и, часто-часто крестясь, отбивал поклоны о дощатый шершавый настил моста.

Маша остановилась и подала ему копейку — она уже давно привыкла, встречая нищих, иметь копейки в кармане.

Он даже не обратил внимания на нее и продолжал отбивать поклоны. Маша положила копейку рядом и собралась уходить. Нищий ничего не просил — рядом не было шапки, перевернутой вверх дном — знак просьбы о подаянии.

— Или место святое тут? — спросила Маша тихонько.

Нищий поднял на нее глаза, голубоватые, подслеповатые, словно подернутые пленкой.

— Ай не знаешь?

Голос был ясный и чистый. Маша растерялась. Церковь, погост, паперть — святые места, там молятся, там просят Бога помочь, а тут, на мосту, всем ветрам доступном?

— Тут, на этом самом месте, двое суток стоял я вот так, на коленях, — тихо поведал нищий, — да не я один, тут целая толпа стояла. Двое суток никуда не уходили, ничего не просили…

— Почему? — пораженно спросила Маша.

— А заступница наша Ксения в крепости сидела, царь ее запер. Сказала ему слово прозорливое, он и осерчал…

Маша и не знала, что слава о Ксении уже давно распространилась по всему городу, и простой люд знал Ксению, просил ее о помощи.

— Двое суток стояли на коленях в дождь, и град, и в холод, — говорил нищий. — А достоялись. Как вышла из крепости, так и разошлись. А кому еще за нее заступиться, за нашу заступницу? До Бога далеко, до царя высоко…

— Наоборот, — поправила его Маша, — говорят, до Бога высоко, а до царя далеко…

— Может, и так, — отозвался нищий и снова закрестился, забил поклоны о дощатый настил…

Маша познакомилась во время своих исканий по городу с сестрами Беляевыми, мещанкой Гайдуковой, купчихой Толстой.