Граф Никита Панин

А Алексей Хрущев, солдат Измайловского полка, подошел позже, он сказался больным, чтобы в караул не идти, и начал поносить государыню матерными словами. И добавил, что в караул не пойдет, пока своего намерения не совершит, а в партии у него до тысячи человек… Указывая на свой мундир, выразился о государыне поносными словами: «Нажитковала на чести, а нечего ести…»

Допросы, передопросы и разыскивания ни к чему не привели — ясно было одно — пили много, болтали много, но о конкретных делах никто и не помышлял.

Екатерина приказала пытать с пристрастием. Но опять, кроме пьяной болтовни, выведать ничего не удалось. Но взбешенная императрица приказала вынести приговор суровый. Пьяный не пьяный, болтал — получи.

Петра и Алексея Хрущевых, Семена, Ивана и Петра Гурьевых приговорили к смертной казни, Вепрейского — «живота лишить или на теле наказать, Василия и Николая Сухотиных и Дмитрия Данилова — сослать в деревни без права жить в местах, где будет находиться ея императорское величество». Правда, вмешался Сенат и вполне оправдал Вепрейского, обоих Сухотиных и Данилова. А Петру Хрущеву и Семену Гурьеву поставил вместо мучительной казни просто отсечь голову, Ивану и Петру Гурьевым — определить политическую смерть, то есть положить на плаху, а потом сослать навечно в каторжные работы, Алексея Хрущева — на вечное поселение в Сибирь…

Екатерина проявила милость — казни не было, отсечение головы заменено было ссылкой на Камчатку в Большеречецкий острог…

Экзекуция по политической казни проведена была по всей форме. Барабанным боем созвали москвичей на Красную площадь, зачитали высочайший манифест и отправили болтунов в ссылку…

Ахиллесова пята обнаружилась — кто бы ни болтал, а именем Иоанна Антоновича будут играть…

Петра нет, — будут играть и его именем, но это уже самозванцы. А Иоанн Антонович жив и даже знает прекрасно, кто он такой…

Вот и опасался Никита Иванович вестей из Шлиссельбургской крепости. И оказалось — не напрасно опасался…

Глава девятая

Александра Сергеевича Строганова Панин не видел еще с той поры, как на парадном обеде в честь заключения мира с Фридрихом Петр повелел арестовать графа за то, что тот пытался развеселить Екатерину после знаменитой «дуры», брошенной императором прямо при всех пяти классах высшего дворянства. Тот в качестве камер-юнкера стоял за ее стулом. Едва Екатерина услышала это оскорбительное «дура!», в сердцах выкрикнутое Петром, она быстро обратилась к Строганову:

— Александр Сергеевич, развеселите меня, иначе я буду плакать…

Строганов наклонился к ней и принялся рассказывать какой-то пустяшный анекдот. Екатерина заулыбалась.

— Арестовать, — заревел Петр.

Принц Голштинский, Георг, назначенный фельдмаршалом, уговорил Петра не арестовывать Екатерину, буде это произведет неприятное впечатление, и Петр ограничился арестом Строганова. С воцарением Екатерины Александр был выпущен из крепости и занял достойное положение при дворе. Впрочем, он не был докучен и властолюбив, относился ко двору довольно прохладно и занимался науками и коллекцией картин…

Теперь он стоял на самом верху парадной лестницы, застеленной красным ковром, и принимал гостей — был день именин его жены, Анны Строгановой.

Никита Иванович бросил шубу на руки верного Федота и еще раз взглянул наверх, прежде чем подняться.

Александр Сергеевич стоял рядом с женой, и никогда еще противоположность их так не бросалась в глаза, как теперь. Анна была красива как никогда. Высокая, тоненькая, статная, затянутая в рюмочку, в огромных фижмах, она украшала собою драгоценное платье. Голубое с серебряным узором, оно мягко подчеркивало точеную гордую шею, высоко поднятую голову с короной пышных золотых волос. Она была сама королева, повелительница, и ослепленный Никита Иванович все медлил подниматься к этой властной, надменной королеве…

Строганов был нехорош собой, нижняя губа его далеко оттопыривалась, «свисала до колен», как смеялся он сам, уши, чуть прикрытые париком, тоже оттопыривались, а нос картошкой грузно восседал на молодом еще, но уже постаревшем лице.

Одет он был попроще — никогда не обращал внимания на наряды, но все регалии нацепил на камзол. Екатерина не скупилась на награды и отличия для младшего Строганова — наследника гигантской империи Строгановых, несметных богачей и первых владельцев многих заводов и фабрик. Строганов сам смеялся над своей внешностью, но в душе страдал — Анна Воронцова невзлюбила его до отвращения с первой же брачной ночи и запретила приходить в свою спальню…