Граф Никита Панин

А потом потянулись ухоженные поля, каждый клочок которых был обработан искусной и умелой рукой, четко и ровно подстриженные деревья и придорожные кустарники, хорошо укатанные дороги и ровненькие, как по линеечке, улицы мелькавших селений. У каждого дома с острой покатой крышей небольшой садик, и пусть снег закрывает его нетронутой пеленой, можно понять, что по весне здесь распускаются цветы, спеет малина и смородина, вызревают яблоки и груши, ветки которых ровными узорчатыми шарами таращатся в бледное зимнее небо.

Конечно, прав этот мальчуган — чистота и порядок так резко отличны от города на Неве. И везде, где бы ни проезжал Никита Иванович, он с интересом и вниманием вглядывался в аккуратные ровные линии домов, в стрельчатые башни готических соборов, в деревянные кирки, каменные лютеранские церкви, городские ратуши, похожие на соборы. И снова и снова думал: «Прав Петр, прав, у нас нет порядка, у нас нет заботливой руки, как здесь, у каждого хозяина».

По Голштинии сопровождала карету Никиты Ивановича целая кавалькада конных кирасир. В каждом городе и селении его приветствовали бургомистры, надолго отрывая от дороги, угощали скудными бюргерскими обедами и расшаркивались в преданности и признательности великой русской императрице.

Никита Иванович даже подустал от славословий и приветствий, все чаще звал он Федота, едущего за ним в широких розвальнях, и просил отрезать кусок черного хлеба, посыпать солью и нарезать лучку.

Хоть и спешно собирался Никита Иванович, выехал, не успев как следует приготовиться к дальней дороге, но Федот, расторопный и ловкий малый лет тридцати, доставшийся ему в наследство от батюшки, позаботился обо всем. В его широких санях лежал большой запас провизии, и хотя гостеприимные немцы не давали отощать Никите Ивановичу и шестерке императорских коней, все-таки нет-нет, да и хотелось ему побаловаться чисто русской кухней. Никита Иванович никогда не был особенно пристрастен к еде, но в дороге понял, что привычная с детства еда возбуждала в нем хорошее настроение и помогала переживать тяготы дальней дороги.

Еще одна граница, где не спрашивали бумаг, где дух свободы царил во всем. Начинался Шлезвиг — бывшее немецкое владение, отошедшее к Дании. Из-за этого крохотного клочка земли велись войны, дипломатические споры, этому клочку земли завидовал и мечтал с детства вернуть Голштинии великий князь Петр, не забывавший своей родины и стремившийся к ней. Ему так и не удалось преодолеть в себе этой тяги к родной стране, и крохотная Голштиния с ее чистотой, порядком и экономной бедностью прельщала его больше, нежели широкая, просторная, хлебосольная Россия.

Никита Иванович поразился бурной жизни этого крохотного клочка земли. То и дело попадались навстречу упряжки сытых, откормленных коней, запряженных в добротные брички, проезжали возы с сеном и битой птицей, в полях работали люди в добротных одеждах, сгребая снег, готовя посев для жирных полей. Огороженные участки полей, стада, выбирающие из-под снега зеленую траву, ухоженные чистые коровы, сытые, раскормленные лошади — во всем видел Никита Иванович достаток и хозяйственную заботу. В городках ему пришлось увидеть и местные ярмарки — строго поддерживался порядок, провизия и скот, ткани и одежда — все было добротным, продавалось дорого, и купцы не сильно торговались. Все было солидно, поставлено на широкую ногу. Никите Ивановичу захотелось, чтобы так было и в его нищей стране…

Чем дальше ехал Никита Иванович к Дании, тем все чаще выходил он из роскошного экипажа и вглядывался в страну, из-за которой так долго и кровопролитно дрались соседи — голштинцы и датчане. Все меньше оставалось на полях снега, и проплешины черной, а кое-где и покрытой зеленью озимых земли выглядывали из-под тонкой пелены белого полога. По тучным пастбищам, затянутым пожухлой и свежей травой, бродили целые стада откормленных коров, рыхлые комья взрывались свиньями, а на крышах добротных скотных дворов и мыз постаивали лохматые остророгие козлы, охраняя своих подруг с тонкой и шелковистой шерстью, бродивших внизу.

Равнинная, слегка всхолмленная местность не позволяла задерживаться глазу на каком-нибудь одном взгорке. До самого горизонта убегала низинная плодородная земля, сейчас, в период самых сильных морозов в России, лишь кое-где прикрытая снегом. Никите Ивановичу было уже жарко в теплой бобровой шубе и такой же шапке, и он бросал шубу в темное и влажное нутро кареты и стоял на свежем ветерке, отдававшем рыбой и морем, подставляя лицо дыханию Балтийского взморья. Он вспоминал свои ранние годы в Пернове, когда целыми часами бродил по морским отмелям, собирая ракушки, выброшенные и обкатанные морем кусочки янтаря, или наблюдал за поспешным бегством маленьких черных крабов, торопившихся укрыться под громадными валунами от непрошеного посетителя.