Граф Никита Панин

Даже не входя в опочивальню Елизаветы, держась далеко от ее близкого круга приближенных, эта старая лиса, Алексей Петрович Бестужев, на протяжении многих лет руководил внешней политикой России, втянул ее в австро-прусскую войну, отдавая свои симпатии за золотые монеты. В конце своей карьеры он не просто принимал деньги, а вымаливал их. Ему постоянно не хватало на женщин, карты, вино…

И этому человеку, зная всю его продажность и корыстолюбие, должен был подчиняться теперь Никита Иванович Панин. Всем дипломатическим корпусом руководил Бестужев.

Несмотря на всю антипатию Елизаветы к Бестужеву, она держала его на службе много лет…

Две маленькие девочки с самого раннего возраста, несмотря на отъединенность от высочайшего двора, знали всю подноготную, все интриги и хитросплетения. Как ни странно, это как-то проходило мимо их сознания. Они бегали смотреть тайком и на молодой двор — так стали называть здесь всю свиту и приближенных Петра Федоровича и Екатерины Алексеевны.

Увидев впервые двух наряженных, надушенных, сверкающих серебром и золотыми галунами пару наследников престола, Машенька осторожно заикнулась Анне:

— Какие…

Но Анюта не дала ей продолжить. Она быстро закрыла ей рот и начала упрекать сестру:

— Хочешь, чтобы и тебе отрезали язык?

Маша испуганно посмотрела на сестру. Нет, она вовсе этого не желала, просто иногда ей хотелось выговориться. Но сестра постоянно затыкала ей рот, и Маша привыкла делиться мыслями только с собой.

Однажды Анна тоже не удержалась. Спали они вместе в одной постели, и после того, как все фрейлины уснули, она прошептала Маше:

— Его зовут Захар…

Полусонная Маша вздрогнула, прижалась к сестре и тихонько переспросила:

— Кого?

— Я видела его сегодня; Он стоял у покоя великой княгини и о чем-то спорил с ней… Он такой красивый, усы его русые и густые, а как он статен…

Она говорила слова, которые вовсе не подходили к ее детскому лексикону, которыми никто, наверное, и не пользовался при дворе, и Маша почуяла неладное.

— Молчи, — строго сказала она старшей сестре, — что ты еще выдумала…

— Я так хочу еще его увидеть, — грустно сказала Анна, и слезы закапали из ее глаз. Она сама не понимала, почему один только взгляд на красавца камер-юнкера так приковал к нему ее крохотное сердечко. Но ей хотелось говорить и говорить о нем хоть с кем-нибудь…

И девочка выскакивала из класса при каждой удобной минуте и мчалась на половину великих князей. Ей хотелось увидеть красавца Чернышова.

Однажды ночью она сказала Маше, закрывшись с головой одеялом:

— Его арестовали, посадили в камеру…

Маша недовольно пробурчала что-то в полусне. Ей уже надоели эти еженощные излияния. Она и не догадывалась, что сердце старшей сестры поразила любовь.

А Анюта все время приносила новости о Захаре. Он сослан, он уже никогда не будет стоять на часах у двери в опочивальню великой княгини, он уже никогда не появится на половине великих князей. Маше непонятны были волнения сестры, и она, повторяя Анютины слова, шептала ей:

— Молчи, молчи. Разве ты хочешь, чтобы тебе отрезали язык, как фрейлине Лопухиной?

Они еще знали мало, но двор уже придавил их своими тайнами, раболепием и вырабатывал у них привычку скрытничать, никому не доверять, делиться своими маленькими тайнами только друг с другом.

Маша и Аня часто вспоминали покойную мать, искали блаженную Ксению, но никто не слыхал этого имени, и сестры решили, что это какая-нибудь святая из других стран, которую они не знали…

Кочующий двор Елизаветы часто отправлялся в путь, и девочки ездили вместе со всеми, догоняя роскошные кареты императрицы, ее торжественные выезды. Богородицыны дети привыкли к таким поездкам.

Глава шестая

Непоседливый характер Елизаветы не позволял ей оставаться на одном месте долее нескольких минут. Даже в церкви для нее постоянно ставили несколько тронов, потому что она не могла долго быть на одном и том же месте в течение длинных церковных служб. Но и в обычные дни она то и дело срывалась с насиженного места и переезжала. Сегодня она завтракает в Петергофе, через день обедает в Кронштадте, назавтра приезжает в Царское Село, ужинает в Петербурге, а потом со всей свитой отбывает в Стрельну или Гостилицы. Комнаты дворцов и парадных покоев словно давили ее — она любила ширь и просторы, водила со своими девушками и фрейлинами хороводы на широких берегах Невы, покрытых травой и мелкими невзрачными цветочками, каталась на лодках в Александровской слободе на прудах, в которых некогда Иван Грозный топил свои жертвы.