Граф Никита Панин

Они нашли ее на Петербургской стороне. Неясно темнела рядом черная вода Невы, пустынные перекрестки обдавались уже дымным пламенем костров, еще спорящих с бледными отсветами зимнего дня, прохожие, редкие и торопливые, спешили под кров жилищ, а высокая худая женщина брела по середине мостовой, невзирая на крики ямщиков редких экипажей, на месиво мерзлой земли, до глубокой колеи изрытой колесами, и рассыпанные яблоки лошадей. Она шла, низко опустив голову, едва волоча промерзшие босые ноги в растоптанных драных башмаках, подметая дорогу зеленой юбкой. Тяжелые крупинки снега били ее по плечам, прикрытым ветхой красной кофтой, и голове, замотанной темным скромным платочком. Ксения брела, не замечая никого вокруг, что-то пришептывала красными припухшими от мороза и ветра губами да мелко крестилась красной от холода рукой.

— Ксения, Ксения, — закричали в голос девушки, стараясь обратить на себя внимание блаженной, стараясь догнать ее спорые мелкие шаги. Но она шла, не обращая внимания ни на что, словно стремясь к какой-то известной лишь ей цели, быстро и часто, оскальзываясь на комьях земли и промокая под секущей крупой снега.

Они все-таки догнали ее и прямо перед ней упали на колени на мостовую. Блаженная постаралась обойти неожиданное препятствие на пути.

Тогда сестры поднялись с колен, взяли ее под руки с обеих сторон и стащили с себя пуховые платки, закутывая ее промокшую спину и заиндевевшие плечи. Но женщина стаскивала платки, кидала их прямо в мокрую глину и упрямо стремилась вперед, словно от той цели, куда она старалась дойти, зависела ее жизнь.

— Помоги, Ксения блаженная, — неожиданно нашлась Маша и опять упала перед ней на колени.

Только тогда безумная остановила свой взгляд на этой скромно, но богато одетой девушке и неожиданно сказала:

— За сорок дней…

— Что за сорок дней? — в изумлении спросила Анна.

Но Ксения опять не вымолвила ни слова, хотела дальше продолжить свой путь.

— Ты явилась матушке нашей во сне, — требовательно и сурово заговорила Анна. — Ты велела ей пойти в церковь и поставить свечку Богородице-заступнице. Мы стали богородицыными дочерьми, и судьба наша обернулась счастьем и богатством. Расскажи, как, почему?

Но блаженная только опять тупо посмотрела на них и ничего не сказала.

— Возьмешь ли от нас царя на коне? — Маша протянула ей на ладони несколько копеек. Она давно знала, что юродивая не от всех принимает милостыню, да и то просит только царя на коне — копейку с изображением Великого Петра на коне, указывающего путь России.

— Ничего мне не надо, — устало отозвалась блаженная. — Идите своей дорогой…

— Позволь согреть тебя, позволь покормить, позволь тебя приютить, — чуть не плакали девушки.

— У каждого — своя дорога, — отозвалась Ксения.

— Но почему ты сказала — сорок дней…

— А как преставилась Ксеньюшка…

— После сорока дней ты и явилась к матушке во сне? — догадалась Маша.

И опять юродивая ничего не сказала, ничего не ответила на это.

— Ксения, дорогая, хорошая… — заикнулась опять Анна, но юродивая прервала ее:

— Андрей Петров я, а Ксеньюшка давно умерла…

Они все еще старались удержать ее, поговорить, отвести в свою квартиру и накормить, согреть, но она упрямо вырвалась из их рук и быстро побежала в сторону дикого заснеженного поля. Девушки побежали было за ней, но снег, секущий твердой крупой, скоро скрыл блаженную.

Торопясь и волнуясь, рассказывали сестры Никите Ивановичу о своей встрече с Ксенией и глазами спрашивали у него ответа на свои вопросы. А что он мог им сказать? Только то, что на свете много необыкновенного, да и еще много чего мог бы сказать Никита Иванович — истин прописных, давно знакомых, известных. Но он ничего не сказал: сами до всего дойдут, если есть у них разум. А нет — значит, и не надо…

Девушки обещались дождаться ответа от Петра, и Никита Иванович собрался во дворец князя Куракина, замужем за которым была его сестра и где временно остановился брат. Тот пластом лежал в тесной, жарко натопленной комнате и тихонько стонал. Опять разыгрался застарелый ревматизм — эта проклятая болезнь, что так ломала и корежила его израненное тело…

Петр ничего не сказал в ответ на странное предложение, но только показал рукой на себя — куда в таком состоянии.

Его явно мучила глубокая скорбь по умершей жене. Они славно прожили почти двадцать лет, поженившись совсем молодыми, но чахотка не дала им завести детей, а потом и унесла в могилу безвременно супругу Петра.