Граф Ноль. Мона Лиза овердрайв (авторский сборник)

Он усмехнулся, показывая скульптурные, обтекаемые зубы — фантазия зубного врача-авангардиста на тему, каковы они могли бы быть у разновидности более быстрых, более элегантных существ.

— С нами полетит Даниэлла Старк. — До Энджи донёсся звук снижающегося вертолёта. — Она будет ждать нас в аэропорту Лос-Анджелеса.

— Мы её придушим, — ответил он тоном заговорщика, набрасывая на плечи Энджи палантин из голубой лисы, выбранный для этого случая Келли. — Если мы пообещаем намекнуть новостям, что мотив был сексуальный, она, возможно, даже решит нам подыграть…

— Ты ужасен.

— Это Даниэлла — ужас во плоти, мисси.

— Уж кто бы говорил.

— А? — Парикмахер сузил глаза. — Но зато у меня душа младенца.

Вертолёт пошёл на посадку.

О Даниэлле Старк, сотруднице стим-версий журналов «Вог-Ниппон» и «Вог-Европа», повсюду ходили слухи, что ей далеко за восемьдесят. Если это верно, подумала Энджи, тайком рассматривая фигуру журналистки, когда они втроём поднимались по трапу в «Лир», то в том, что касается пластической хирургии и косметологии, Даниэлла Порфиру вполне под стать. На первый взгляд журналистке было чуть больше тридцати, и единственным заметным свидетельством, что она имела-таки дело с хирургами, была пара бледно-голубых «цейсовских» имплантантов. Один юный репортёр из французского журнала мод как-то назвал их «модно устаревшими». Как поговаривали злые языки в «Сенснете», этот репортёр больше нигде и никогда не смог получить работу.

Энджи знала, что при первой же возможности Даниэлла заведёт с ней разговор о наркотиках, о «наркотиках знаменитости», будет смотреть на неё в упор, широко, как школьница, распахнув васильковые глаза, чтобы заснять всё на плёнку.

Под грозным взором Порфира Даниэлла некоторое время пыталась сдерживаться — пока они не достигли крейсерской скорости где-то над Ютой.

— Я надеялась, — начала журналистка, — что кто-то поднимет этот вопрос до меня…

— Даниэлла, — остановила её Энджи, — прими мои извинения. Как это невнимательно с моей стороны.

Она дотронулась до обшитой шпоном панели походной кухни «хосака». Механизм мягко заурчал и начал выдавать крохотные тарелочки с копчёной уткой цвета чая, устрицами на тостах под чёрным перцем, за пирогом с лангустами последовали кунжутные блинчики… Порфир, уловив намёк Энджи, извлёк бутылку охлаждённого «шабли» — любимого вина Даниэллы, насколько помнила Энджи. Кто-то — уж не Свифт ли? — это помнил тоже.

— Наркотики, — сказала Даниэлла четверть часа спустя, доедая утку.

— Не беспокойтесь, — заверил её Порфир. — Когда вы прибудете в Нью-Йорк, там будет всё, что пожелаете.

Даниэлла улыбнулась.

— Вы так забавны. А вам известно, что у меня есть копия вашего свидетельства о рождении? Я знаю ваше настоящее имя. — Всё ещё улыбаясь, она бросила на него многозначительный взгляд.

— Какая мне разница, — сказал он, наполняя её бокал.

— Интересное замечание, учитывая врождённые дефекты. — Она пригубила вино.

— Врождённые, приобретённые… В наше время кто только себя не изменяет, не правда ли? И ещё как! Кто укладывает вам волосы, дорогая? — Парикмахер подался вперёд. — Вас, Даниэлла, спасает лишь то, что на вашем фоне прочие представители вашего вида и на людей-то не похожи.

Даниэлла улыбнулась.

Само интервью прошло довольно гладко. Даниэлла была достаточно опытна, чтобы не переступить в своих манёврах тот болевой порог, за которым могла бы столкнуться с серьёзным сопротивлением со стороны жертвы. Но когда она провела кончиком пальца по виску, нажимая на подкожную клавишу, которая выключила её записывающее оборудование, Энджи напряглась в ожидании настоящей атаки.

— Спасибо, — сказала Даниэлла. — Остаток полёта, конечно, не для эфира.

— А почему бы вам просто не выпить ещё бутылку-друтую и не вздремнуть? — спросил Порфир.

— Чего я действительно не понимаю, дорогая, — сказала Даниэлла, не обращая на него внимания, — так это почему вы так разволновались…

— Разволновалась, Даниэлла?

— Зачем вы вообще ложились в эту пресловутую клинику? Вы ведь говорили, что наркотики никак не влияют на вашу работу. Вы также говорили, что от них нет никаких «глюков» в обычном понимании этого слова. — Она хихикнула. — Однако вы продолжаете настаивать на том, что это было вещество, вызывающее исключительно тяжёлую зависимость. Так почему вы решили соскочить?

— Это было ужасно дорого…

— В вашем случае, конечно, вопрос чисто академический.

«Верно, — подумала Энджи, — хотя неделя на этой дряни мне стоила твоего годового оклада».

— Наверное, мне опротивело платить за то, чтобы чувствовать себя нормальной. Или за слабое приближение к нормальности.

— У вас развился иммунитет?

— Нет.

— Как странно.

— Не так уж и странно. Моделисты конструируют вещества, с которыми, как предполагается, можно избежать традиционной ломки.

— Ага. Но как насчёт новой ломки, я хочу сказать: теперешней ломки? — Даниэлла налила себе ещё вина. — Естественно, я слышала и другую версию произошедшего.

— Правда?

— Конечно. Что это было, кто это сделал, почему вы перестали.

— И?