Мона и раньше видела мертвецов, видела достаточно часто, чтобы распознавать их с первого взгляда. У смерти есть свой цвет. Время от времени во Флориде кто-нибудь лежал на куске картона на боковой дорожке возле сквота. Просто лежал и не поднимался. Одежда и кожа приобретали оттенок пыльной дорожки, и всё же оттенок этот становился совсем другим, когда эти овощи наконец отдавали концы. Тогда приезжал белый фургон. Эдди говорил, что это потому, что, если их не забрать, их раздует. Как кошку, которую как-то видела Мона. Кошка вздулась, как баскетбольный мяч, лежала на спине, лапы и хвост торчали во все стороны, как твёрдые палки — Эдди это ещё насмешило.
А теперь смеялся этот вот парень, явно пребывавший под «магиком» — уж Мона-то знала, что означает подобный взгляд, — и Черри издала сдавленный звук, похожий на стон, а Энджи так просто застыла у двери.
— Тихо, все, — услышала Мона знакомый женский голос и обернулась.
В дверном проёме с небольшой пушкой в руке появилась Молли, а за плечом у неё образовался огромный парень с грязными волосами, выглядевший тупым, как пень.
— Постойте-ка смирно, пока я не разберусь, кто тут кто.
Худой в ответ только рассмеялся.
— Заткнись, — рассеянно бросила Молли, будто думала о чём-то другом.
Она выстрелила, даже не посмотрев на пушку. Синяя вспышка на стене прямо над головой у худого и звон у Моны в ушах.
Худой свернулся калачиком на полу, зажав голову между колен.
Энджи подходит к носилкам, где лежит мёртвый парень, глаза её закатились, так что видны одни лишь белки. Медленно-медленно. Будто движется под водой… И на лице такое странное выражение…
Рука Моны в кармане куртки что-то нащупывала сама по себе. Вертела, сжимала подобранный по дороге «зиплок», говорила ей, что в нём… «магик».
Она вытащила пакет — и вправду «магик». Сам пакет — липкий от подсыхающей крови. Три кристалла внутри и ещё какие-то дермы.
Мона сама не знала, почему она вытащила его именно в этот момент, разве что потому, что все замерли без движения.
Худой с «бойцовой рыбкой» уже сидел, но оставался на своём месте. Энджи склонилась над носилками, но, похоже, вообще не обратила внимания на мёртвого, а вперилась взглядом в серый ящик, присобаченный к подобию рамы в изголовье. Черри из Кливленда вжалась спиной в полки с книгами и пыталась затолкать себе в рот костяшки сжавшихся в кулак пальцев. Большой парень просто стоял рядом с Молли, которая, склонив голову набок, будто к чему-то прислушивалась.
Ну кто может такое выдержать!
Стол был накрыт каким-то стальным листом. На столе под тяжёлым бруском из металла — пыльная стопка распечаток. Мона рядком, как пуговицы, выдавила все три кристалла, подняла этот брусок и — раз, два, три — разбила их в пыль. Сработало: все уставились на неё. Все, кроме Энджи.
— Извините, — услышала Мона собственный голос, сметая жёлтую горку пыли на раскрытую в ожидании левую ладонь. — Вот как это… — Она зарылась носом в горку и вдохнула. — Иногда, — добавила она и вдохнула остатки.
Никто не сказал ни слова.
И снова — в центре тишины. Точно так же, как это было до «магика».
«Это происходит так быстро, что остаётся на месте».
Вознесение. Вознесение грядёт.
Так быстро, что остаётся на месте, и она даже может вспомнить последовательно всё, что произошло дальше. Сперва — гулкие раскаты смеха, «ХА-ХА-ХА», которые совсем не похожи на смех. Нет, это просто голос, пропущенный через громкоговоритель. Из-за двери. С того самого подвесного моста. И Молли разворачивается — плавно, грациозно, стремительно — и всё это так, как будто спешить ей некуда. Щёлкает, как зажигалка, её маленькая пушка.
Потом — синяя вспышка снаружи, и в большого парня из-за двери вдруг летят брызги крови, и со скрежетом рвётся старый металл, и Черри начинает кричать ещё прежде, чем подвесной мост с громким рок-н-ролльным звуком ударяется о бетонный пол в тёмном цеху — там, где Мона нашла окровавленный пакет с «магиком».
— Джентри, — говорит кто-то, и тут она видит небольшой экран на столе, а на нём молодое лицо, — подсоедини ко мне пульт управления, который ты взял у Слика. Они — в здании.
Парень с «бойцовой рыбкой» с трудом поднимается на ноги и начинает возиться с проводами и консолями.
А Мона способна только смотреть, потому что внутри у неё так тихо, а всё вокруг так интересно.
Смотрит, как большой парень, вдруг очнувшись, издаёт жуткий вопль и подбегает с криком: «Они мои, мои!..» Смотрит, как лицо на экране говорит: «Да ладно тебе, Слик, на самом деле они тебе уже не нужны…»
Затем где-то там, внизу, включается мотор, и Мона слышит сперва стрёкот и перестук, а потом вдруг кто-то в цеху начинает орать нечеловеческим голосом.
И вот уже в высоком узком окне встаёт солнце. Мона незаметно переходит к окну и выглядывает наружу. На широкой ржавой равнине — что-то вроде фургона или ховера, только он погребён под горой не то холодильников, не то… да-да, новёхонькие холодильники… и разломанные пластиковые клети вокруг… и ещё кто-то в камуфляже — лежит, уткнувшись лицом в снег, а дальше, за ним — ещё один ховер, но тот, похоже, сгорел дотла.
Как интересно!