Граф Ноль. Мона Лиза овердрайв (авторский сборник)

Лампы тускнеют — это Джентри со Сликом нашли наконец свой контакт, а Моне чудится, что она услышала, как лицо на мониторе охнуло. Но сама она уже движется, идёт по направлению к Энджи, видя (внезапно и с такой ясностью, что это причиняет боль) тонкую струйку крови, вытекающую из её левого уха.

Но даже тогда покой не оставляет Мону, хотя она и начинает уже чувствовать жгучие укусы где-то в глубине горла и вспоминает вдруг слова Ланетты: «Никогда не смей этим дышать, это проест в тебе дырки».

А спина у Молли — прямая, руки вытянуты… За дверь и куда-то вниз, и не к этому серому ящику, а к пистолету, этой маленькой штучке — Моне слышно, как она делает «чик-чик-чик», а потом слышатся три взрыва где-то далеко внизу, — и там, должно быть, сверкают три голубые вспышки. Но руки Моны уже обнимают Энджи, запястья щекочет испачканный кровью мех. Она заглядывает в пустые глаза, где затухает свет. Дальняя дорога, самый далёкий путь.

— Эй, — зовёт Мона, но никто её не слышит, только Энджи — но и Энджи уже не слышит, склонив голову на труп в спальном мешке, — эй…

Мона поднимает глаза — как раз вовремя, чтобы ухватить взглядом последнее изображение на экране и увидеть, как оно угасает.

А после этого долго — очень и очень долго — ничто уже не имело значения. Ни беззаботность покоя, ни хрустальный овердрайв, прокручивающий воспоминания на ускоренной передаче — и это вовсе не походило на обычную ломку, скорее это было похоже на чувство, когда всё осталось далеко в прошлом — так, наверное, чувствуют себя духи.

Она стояла в дверях между Молли и Сликом и смотрела вниз. В тусклом свечении больших старых ламп было видно, как, подёргиваясь, мечется по грязному бетонному полу металлический паук. У паука были большие искривлённые ножи, которые щёлкали и поскрипывали при каждом его движении, но больше там не двигался никто, а робот всё копошился, как сломанная игрушка, туда-сюда перед искорёженными останками маленького мостка, по которому когда-то давно она пробиралась вместе с Энджи и Черри.

Черри наконец смогла подняться на ноги — бледная, с обмякшим лицом — и сорвала с шеи дерм.

– ’то д’я расслабл’н’ муск’л’, — с трудом выдавила она.

И Мона почувствовала себя худо, потому что вдруг поняла, что опять наделала глупостей, думая, что пытается помочь. Но с «магиком» всегда так, и почему она не может перестать принимать его?

«Потому что ты подсела, идиотка», — услышала она слова Ланетты, но думать об этом ей не хотелось.

И вот они все просто стояли и смотрели вниз на металлического паука, который продолжал метаться по бетонному полу, окончательно разряжая свои батареи. Все, кроме Джентри, который отвинчивал болты, крепившие серый ящик к раме над носилками, переступая своими чёрными ботинками рядом с красным мехом Энджи.

— Слышите? — сказала Молли. — Это вертолёт. Большой вертолёт.

Она была последней на канате, если не считать Джентри, который просто сказал, что он не пойдёт, что ему плевать, что он остаётся.

Канат был толстый и грязный, с завязанными на нём узлами, чтобы за них цепляться, — это напомнило Моне что-то из её далёкого-далёкого детства. Слик и Молли спустили сначала серый ящик. Они опустили его на платформу, где металлические лестницы остались неповреждёнными. Потом Молли ловко, как белка, соскользнула вниз — казалось, она вообще не касается каната — и крепко привязала конец к перилам. Слик спускался медленно, потому что за спиной у него висела Черри, которая была ещё слишком расслаблена, чтобы одолеть спуск сама. Мона всё ещё чувствовала себя виноватой и подумала, не поэтому ли они решили оставить её наверху.

Впрочем, решение приняла Молли, ещё когда стояла у высокого окна, глядя на то, как из длинного чёрного вертолёта выскакивают и рассыпаются по снегу люди.

— Посмотрите-ка, — сказала она. — Они уже знают. Пришли подобрать остатки. Это — «Сенснет». А я сваливаю.

Черри пробормотала, что они тоже уходят, она и Слик. А Слик пожал плечами, потом ухмыльнулся и обнял её за плечи.

— А что будет со мной?

Молли посмотрела на неё. Или казалось, что посмотрела. Ничего не поймёшь с этими зеркалами. На долю секунды над нижней губой показался белый клык. Затем она сказала:

— Мой тебе совет — оставайся. Пусть они разбираются с этим сами. Ты же, в сущности, ни в чём не виновата. Всё это была не твоя идея. Думаю, они что-нибудь из тебя сделают. Во всяком случае, попытаются. Да, ты остаёшься.

Мона не нашла в этих словах ни крупицы смысла, но сейчас она чувствовала себя совсем дохлой, начиналась ломка, и у неё уже не было сил спорить.

А потом они просто ушли, спустились вниз по канату и исчезли. Вот и всё, вот так люди уходят, и ты их никогда больше не увидишь. Мона оглянулась назад в комнату и увидела, что Джентри ходит перед своими книгами, водя пальцем по корешкам, как будто ищет что-то конкретное. Носилки он прикрыл одеялом.