Граф ноль

ГИБСОН. Что-то происходит. Что-то начинает происходить, но говорить об этом как о движении – значит как-то огораживать его, точно так же, как рассматривать его вне рамок нашего общества; мне льстит и меня поражает, что кто бы то ни было вообще это делает. Я готов видеть некое поощрение в том, что мы сможем привлечь к себе немного внимания, но в терминах того, что происходит здесь, в этом обществе, все ярлыки... Я скорее бы согласился, чтобы меня заперли в комнате с гремучими змеями. Это уже мне мешает. Мне больше никогда уже не сделать ничего подобного.

МЭДДОКС. Возможно, истинная ценность этого в том, что оно...

ГИБСОН. ...сжигает тебя и вынуждает податься на Запад. Форма должна была родиться. Что до меня, то мне безумием кажется то, что я чувствовал, что с неким минимумом вдохновения я делаю что-то всем очевидное.

БРАУН. Вы подняли эту темы в начале беседы, когда назвали фантастику жанром изначально консервативным, и если привнести в нее нечто, что хотя бы чуть-чуть неконсервативно, это читают как потрясающее открытие.

ГИБСОН. Совершенно верно. Это то, что я пытаюсь постоянно помнить. В отношении движения меня беспокоит то, что ни одно из других произведений этого так называемого движения не сносит мне крышу. Я только рад, что кто-то получает свою долю заслуженного внимания, но я не чувствую горячки. Я должен чувствовать их маленькие горячие ладошки где-то там, в ночи, а впечатление такое, будто компания каких-то людей просто топчется на месте.

МЭДДОКС. Там нет там. Все это – призрак средств массовой информации.

ГИБСОН. Когда я заполнял опросник одного японского журнала, где меня спросили, что я об этом думаю, я сказал: «Будьте осторожнее: это все иллюзия». Если бы какое-то движение существовало, думается, я бы об этом знал. Хотя, Бог его знает, может быть, в эту самую минуту где-то и формируется какое-то движение.

МЭДДОКС. Движение формируется. Но не это, и не имеющее к этому никакого отношения...

БРАУН. Брюс из кожи вон лезет, чтобы его расшевелить.

ГИБСОН. В том, что он делает, уже заложены разрозненные уровни иронии.

МЭДДОКС. Он – как сумасшедший вероломный растафари, сидящий там, в Техасе. Это не имеет никакого отношения к фантастике, скорее к харизме Брюса-лидера. Мессия Брюс.

ГИБСОН. Помнится, у Брюса была такая концепция. Он, кажется, излагал ее в одном из первых писем, которые я получил много лет назад, что-то о святых извращенцах Лавкрафта и о том, в чем красота этих людей и их странная сумасшедшая карма, – вот во что он ушел с головой. Думаю, он был бы рад, если бы его принесли в жертву.

ТАЦУМИ. Среди ваших произведений в соавторстве с другими писателями мое любимое – «Принадлежность», написанное вместе с Джоном Ширли, и «Красная звезда, орбита зимы» – со Стерлингом. В последнем описывается провал мечты об освоении космоса, что напоминает мне соотношение внутреннего и внешнего пространства у Дж.Г. Балларда.

Однако больше всего меня удивляет, что то, что появляется в ваших единоличных, так сказать, произведениях, отсутствует в рассказах, написанных в соавторстве. Я имею в виду одержимость страхом, темнотой или пустотой. Эти группы мотивов, кажется, не появляются в ваших совместных работах.

ГИБСОН. Нет, не настолько явно.

ТАЦУМИ. Возможно, это присуще только вашему собственному творчеству.

ГИБСОН. Я не рассматриваю работу в соавторстве как такой же вид создания текста, который пишется в одиночестве. На мой взгляд, создание текста – занятие очень уединенное, даже одинокое, и я думаю, что менее пугающие вещи имеют тенденцию не появляться в совместных работах, поскольку совместные работы, даже если они очень чернушны, все же остаются делом общественным. Совместные работы – скорее ближе к игре.

ТАЦУМИ. В акте написания текста у вас доминирует чувство одиночества, то есть вы испытываете страх, когда пишете?

ГИБСОН. Определенно да. Это одинокая и пугающая перспектива. С совместными работами иначе. Все зависит от того, с кем пишешь. Метод написания, похоже, меняется с каждым человеком, с кем ты работаешь, но ты все равно играешь с кем-то в игру. По-моему, писать одному – это как смотреть в пустоту.

ТАЦУМИ. Такой страх, страх смотреть в пустоту, можно рассматривать в терминах экзистенциализма.

ГИБСОН. Да, пожалуй, так. Естественно, мое чувство экзистенциального выходит на поверхность, когда я сажусь за пишущую машинку, желая написать что-либо. К совместным работам я относился серьезно, но несколько иначе, чем к своим собственным. Я не чувствовал абсолютной ответственности за них. За остальные рассказы я несу ответственность целиком и полностью.

ТАЦУМИ. Как вы относитесь к «Принадлежности»?

ГИБСОН. Чтобы дать вам некоторое представление о том, насколько различным может быть процесс написания, скажу, что «Принадлежность», которая писалась в соавторстве с Джоном Ширли, была на самом деле вторым литературным рассказом, над которым я работал, хотя он и не был вторым по времени опубликования.