Граф Обоянский, или Смоленск в 1812 году

- Человек, который жил и мыслил, - начал граф, - человек, который глазами наблюдателя глядел на жизнь, дожив до старости, разгадал уже многое. Многое представляется уже ему без оболочки: не тем, чем кажется, но чем действительно есть. После этого взгляните на седую мою голову и скажите: мог ли я не проникнуть вашего сердца?

Софья, не подымая глаз, рассеянно гладила ручку кресел, на которой лежал у ней локоть.

- Вы мне не отвечаете?

- Продолжайте, - сказала она, оставаясь в том же положении... лицо ее пылало.

- Да, я угадал ваше сердце. Я обещаю вам употребить все, что во власти состоит человека, чтоб успокоить вас; и не изменю вашей тайне... Положитесь в этом на друга, вас полюбившего, как родную дочь свою.

- Нет, - сказала Софья, подняв на него глаза, наполненные слез, и протянув к нему руку, - нет, я не могу не доверить себя вам, мой добрый друг. Вы так много умели внушить к себе почтения и дружества, так много были внимательны ко мне, что неблагодарно было бы таить от вас состояние моей души... Да!.. Вы меня поняли!.. Этого ответа для вас довольно. Я поручаю вам судьбу моей жизни, уже обреченной на скорби, и умоляю вас отвести сей новый удар, если это будет возможно!

Обоянский был тронут до глубины души. Слезы блеснули и на его глазах.

- Благодарю вас, - сказал он голосом торжественным, - за этот знак вашего дружества... Я не забуду его до гроба. Но - откровенность должна быть полная.

- Да! - отвечала София. - Слушайте: этот благородный, полный достоинств человек просил руки моей... На небе бог и на земле дружба знают, что я люблю его... Однако же я должна была отказать ему. Тайна, и не моя, мне случайно открытая, положила вечную преграду нашему союзу... ни он, и никто, или почти никто, не знают ее; но я дала ему руку на союз дружбы до гроба и право дружества освящает участие, мною принимаемое в нем. Вот мои к нему отношения... Вот все, что я желала сказать вам.

Софья замолчала; граф сидел задумчиво, старое чело его покрылось морщинами, глаза сделались мрачны. Он заметно усиливался преодолеть себя.

- Бог, - сказал он наконец, - один только бог непременен - предположения смертных обманчивы; их истины суть истины относительные: передвиньте светильник, и все тени переменятся.

- Нет, - прервала его София, - истины, предлагаемые нам честию, не могут быть относительными. Можно пренебречь ими, но для сего должно прежде пренебречь себя.

Граф встал, дух его, казалось, был взволнован; он прошел несколько раз по комнате взад и вперед и остановился пред Софьей.

- Причина, заставляющая вас так действовать, - сказал он, - должна быть благородна... но страшитесь упорствовать в мысли, что бог не властен в будущем: вы этим посягали бы на права его... Скажите мне искренно, до какой степени торжественности простирается обет ваш не принадлежать Богуславу?

- Не разрушайте моего спокойствия, - отвечала Софья, - мое сердце привыкает уже к мысли, что сделанное невозвратно... но сердце слабо! Оно готово присвоить себе и малейшую надежду, которую столь тяжело после исторгать. Я сказала вам, что дело чести противиться союзу моему с Богуславом; я отказала ему и дала слово отцу его, что не буду женой его сына.

- Это еще ничего, - проворчал рассеянно Обоянский, Софья почти не слыхала сказанного.

Обоюдное молчание продолжалось несколько минут. Граф ходил из угла в угол; Софья сидела задумчиво, опустив глаза.

- Заклинаю вас именем всемогущего бога, - сказал Обоянский, голосом встревоженным и сильным, - не произносить клятвы, которая могла бы вас вечно разлучить с человеком любимым. Предоставьте все будущему; будьте тверды в деле чести - это свойство благородной души, но не клянитесь.

- Я не клялась, - отвечала Софья, - но я готова бы дать клятву, чтоб успокоить сердце.

- Я прокляну себя в глазах ваших, - загремел вспыхнувший старец, - если вы не обещаете мне теперь же не делать этого... Отвечайте мне!

Софья изумилась. Она подняла на него глаза свои и его встревоженный вид испугал ее.

- Нет, - поспешно сказала она, - успокойтесь: я даю вам слово не произносить этой клятвы... Друг мой, как ваше участие меня трогает. Как я счастлива в эту минуту: позвольте мне обнять вас. - Она встала. Обоянский заключил ее в объятия; слезы катились по его лицу.

- Дочь моя, - восклицал он, - милая дочь моя, ужелв небо без милости к лучшему созданию своему. - Софья плакала на груди старца; давно уже не было облегчено так ее сердце, никогда еще голос дружества так убедительно не трогал ее и таким сладким утешением не наполнялась душа.

- Ну! Кончено теперь, - сказал Обоянский, - мы заключили союз на вечную дружбу. Доверьтесь мне. Каждое мое посещение принесет вам весть о вашем друге, и, надеюсь на бога, радостную.

Софья улыбнулась сомнительно и со вздохом пожала ему руку.

- Молитесь, - сказал граф, - молитва сердца невинного доходит до неба.