Граф Обоянский, или Смоленск в 1812 году

Уже было около 11 часов вечера; на дворе мирной обители господствовала глубочайшая тишина; едва-едва слышалось лепетание свежего ночного ветра в густых березах, возвышающихся в два ряда от ворот до преддверия церкви. Небо было мрачно. Огромный колосс древнего храма более был слышим, нежели видим. На колокольне раздавался медленный бой тяжелого маятника, а между главами перекликались еще не заснувшие галки, унизавшие гнездами своими навесы кровли, и даже в огромной пустоте самых глав основавшие безмятежное себе обиталище. Монастырь казался пустым: никакой приметы жизни человеческой не представлялось; только в двух окнах архимандритского дома, сквозь опущенные занавесы, отсвечивались огни. Уединенная дорожка к крыльцу его лежала пусто; вход не был освещен; в сенях не находилось ни души; первая комната налево, зала, довольно просторная, опрятно выкрашенная палевой краской, с старинною дубовою мебелью, также темнелась, чуть-чуть освещаясь проходящим чрез полуотворенную дверь другой комнаты светом, который длинной и узкой полосой проходил по чистому полу и подымался по противуположной стене.

В этой освещенной комнате, между богатым и разновидным собранием цветов, окруженный высокою зеленью, сидел в старинных креслах пред столом видный, лет около пятидесяти мужчина, благородной наружности, в монашеской одежде, навалившись на спинку кресел и положив обе руки на читаемую книгу, которую придерживал косвенно на краю стола. Наклонив голову на грудь, он пристально пробегал живыми черными глазами по строкам страниц, казалось, увлекавшим все его внимание.

Наконец на башне часовая стрелка дошла до 11-ти часов. Мелодические звуки курантов медленно и уныло посыпались по бесчисленным колоколам огромного монастырского звона. Четыре раза переливались разнородно красноречивые тоны и потонули все в громком альте часового колокола. Ночью звуки колокольные, по какому-то особенному чувству, более торжественны, нежели днем. Безмятежный, дружественный колокол, внезапно оглашающий своим смелым окликом необъятную пустыню ночи, беседует с сердцем человека, как сильный, бодрствующий над покоем его друг; в нем есть нечто живое, но как бы не земною жизнью дышащее и прямо к тебе относящееся, с каким-то вразумительным глаголом покровительства и наставления.

Между тем архимандрит был углублен в чтение до того, что вошедший к нему в это время келейник несколько раз шевелился и покашливал у дверей, не возбуждая его внимания.

— Ваше высокопреподобие! — возгласил он наконец и ожидал отзыва священного отца; архимандрит, не оставляя чтения, рассеянно поднял руку и благословил в ту сторону, где стоял келейник, полагая, что он хочет идти спать и осмелился просить позволения. — Ваше высокопреподобие! — повторил последний. — В монастырь вошли посетители; желают получить ваше благословение. — При сих словах архимандрит обратил голову к дверям и, заставив келейника повторить сказанное, подал знак согласия и снова продолжал читать.

Однако же раздавшаяся в зале походка возбудила его любопытство, и хотя он все еще придерживал книгу и не переменял положения, однако же глаза его устремлены были на дверь и внимательно ожидали, кто в нее покажется.

— Отец архимандрит, Христос посреди нас! — раздался звучный голос князя Бериславского. Он вошел за руку с своим спутником и остановился у дверей, как бы торжествуя недоумением, в какое неожиданным появлением его приведен был хозяин.

Архимандрит встал, лицо его было озабочено; он припоминал, вглядывался и наконец, простирая объятия к монаху:

— Добрый отец Евгений, ты ли это? — воскликнул он. — Ты ли посетил своего старого, верного друга; бог, по великой благости своей, дозволил мне встретить еще тебя на земле и предложить тебе убежищем от ночи мирный приют мой. Я не спрашиваю, кто с тобой, — продолжал он, обращаясь с поклоном к неизвестному, это должен быть твой знакомец; да будет же благословлен и его приход.

После взаимных лобзаний и многих трогательных знаков сердечной приязни архимандрит усадил посетителей своих, приказал служителям скорее угощать дорожных и чаем и ужином и готовить им комнату для отдохновения.