Граф Орлофф

Ежедневно в пять часов вечера герцог Орлеанский хлопал дверью своего рабочего кабинета, оставляя его до своего пробуждения следующим утром. С этого времени он забывал о придворных и государственных делах, занимаясь одними только своими личными делами и увеселениями в кампании близких друзей и приятелей. Однако, следует признать, что этот герцог королевской крови имел несколько слабый мужской характер. Он не мог или не хотел быть самостоятельным человеком, который, приняв какое-либо решение, отстаивал бы его до конца. Взамен монсеньор заводил и поддерживал знакомства с любым французским дворянином, который умел льстить бы ему по поводу и без какого-либо повода.

Могу привести наглядный пример одного из таких знакомств монсеньора Филиппа, своим самим близким другом он считал маршала Франсуа Вильруа. Отец маршала был воспитателем Луи XIV, а сам Франсуа Вильруа в детстве воспитывался вместе с королем, поэтому он быстро продвигался в чинах. Франсуа Вильруа принимал участие во многих битвах и сражениях, но ни в одном из них не победил, а в сражении при Кьяри[26] австрийский принц Евгений Савойский наголову разбил французское войско под его командованием. Но Франсуа Вильруа не понес за это никакого наказания, он не был даже понижен в воинском звании. Маршал Вильруа все же был вельможным сановником королевского двора, хотя и отвратительным полководцем. Помимо маршала Вильруа, вокруг монсеньора Филиппа, по мнению Шарлотты Демар, крутились настоящие мошенники, пройдохи и обманщики, которым нельзя было ни на йоту верить.

Глава 19

1

Получив подробнейшую информацию по монсеньору Филиппу II герцогу Орлеанскому, его превосходительство Алексей Макаров надолго замолк и в течение более чем месяца не выходил со мной на ментальную связь. Я уж было начал волноваться по этому поводу, время проходит, со своей стороны я все сделал, что мог, а Санкт-Петербург все еще не шлет окончательного решения. В середине июля сам Макаров связался со мной, извиняющимся тоном он сообщил, что государь Петр Алексеевич выразил удовлетворение моей работой в Париже и подтвердил свое намерение лично посетить Париж в следующем году. Он также в присутствии секретаря Макарова вызвал своего ближнего друга и стольника Бориса Куракина, а также вице-канцлера Петра Шафирова и приказал им срочно приступить к составлению договора о мире и дружбе между Московией и Францией.

Получив долго ожидаемую информацию с родины, я немедленно связался с капитаном французской гвардии графом Роже-Этьеном де Фуа и передал информацию о том, что ждать нам осталось совсем недолго. Мы с ним также договорились встретиться и пообедать в харчевне «У трех голубей» Буланже. В принципе, мы могли бы и не встречаться, дела у нас обоих шли в нормальном темпе, но ностальгия, тоска по родине заедала нас обоих. Епифаненко хорошо понимал, что он, волей божьей и проведением фортуны, навсегда стал французом и ему уже не суждено вернуться обратно в свои родные места, в деревушку на реке Белая. К тому же его родители, наверняка, уже отдали богу душу, а земельный надел отошел в пользу земской общины, ждать его возвращения было некому. Здесь же во Франции совершенно неожиданно для меня, а тем более для вахмистра у него оказалось множество знатных родственников, он даже оказался владельцем полуразрушенного замка в Фуа[27].

Поэтому капитан французской гвардии де Фуа с удовольствием согласился встретиться и провести со мной свое свободное время, вспоминая о далекой теперь родине.

Мосье Буланже, я не видел его примерно месяца три, мало изменился за это время, по-прежнему, оставался подвижным и энергичным человеком. Когда же я перешагнул порог его харчевни, то на мгновение застыл на пороге, перед моими глазами открылся обновленный обеденный зал харчевни. Сегодня харчевня мосье Буланже имела несколько столов, искусно расставленных по всему залу. Причем, столы были ремесленного изготовления, а не ящиками, как ранее, на четырех ножках, за которыми на нормальных стульях могли сидеть от двух до шести посетителей. Видимо, из-за цен и нововведений изменился и контингент самих посетителей харчевни, за столами сидели зажиточные парижане, а не какой-то там уличный сброд, мясников с базара или разбойников с большой дороги.