Читаем Граф Сен-Жермен полностью

Мятежный народ и некоторые великие государственные мужи будут оказывать им поддержку. Все будут как в бреду. Разразится гражданская война со всеми ее ужасами — убийствами, грабежом, ссылками. Тогда пожалеют, что не послушали меня; возможно, меня даже попробуют найти, но будет уже поздно… буря сметет все на своем пути.

— Признаюсь, мсье, что этот разговор удивляет меня все больше и больше, и если бы я не знала, что Вам оказывал доверие умерший король и что Вы оправдывали это доверие… Вы хотите встретиться с королем?

— Да, мадам.

— Но без участия мсье де Морепа?

— Он мой враг. Кроме того, я отношу его к тем, кто будет способствовать гибели Франции не по злому умыслу, но по своей несостоятельности.

— Вы строго судите человека, к которому все благосклонны.

— Он больше, чем просто премьер-министр, мадам, и потому вокруг него немало льстецов.

— Если Вы желаете встретиться с королем без участия мсье де Морепа, боюсь, Вам придется трудно. Его Величество ни шагу не делает сам без своего главного советчика.

— Я готов служить Вашим Величествам до тех пор, пока Вам это будет угодно, но я не являюсь Вашим подданным и повиновение с моей стороны — акт добровольный.

— Мсье, — прервала его королева, которая в тот период не могла подолгу оставаться серьезной, — где Вы родились?

— В Иерусалиме, мадам.

— А… когда?

— Ваше Величество простит мне слабость, присущую многим. Я не люблю говорить о своем возрасте. Это плохая примета.

— Ну, а мои секреты раскрыл Королевский альманах. Прощайте, мсье, Вам передадут волю короля.

Это был конец аудиенции. Мы вышли, и по дороге домой Сен-Жермен заметил:

— Я сразу собираюсь покинуть Вас, мадам, и надолго. Во Франции я задержусь не более чем на четыре дня.

— А почему Вы решили уехать так скоро?

— Королева передаст Его Величеству все, что я рассказал ей. Людовик XVI, в свою очередь, перескажет это мсье де Морепа, тот подпишет приказ о моем аресте (lettre de cachet) и передаст его шефу полиции. Я знаю, как делаются подобные дела, и совершенно не хочу оказаться в Бастилии.

— А для Вас разве это что-либо значит? Вы и в замочную скважину проберетесь.

— Я предпочитаю обходиться без чудес. Прощайте, мадам.

— Но если Вас призовет король?

— Я вернусь.

— А как же Вы узнаете?

— У меня есть свои каналы, не волнуйтесь об этом.

— Но я-то буду скомпрометирована!

— Нет, прощайте.

Он ушел, предварительно сняв мою ливрею. Я страшно волновалась. Я пообещала королеве, что не покину дворец, чтобы быть рядом с ней, если понадоблюсь…

Через два часа ко мне пришла от имени Ее Величества мадам Мизери. Такая быстрая реакция не предвещала ничего хорошего. У Марии-Антуанетты я застала Его Величество. Королева была смущена. Людовик XVI, напротив, очень открыто встретил меня, подошел, изящно поцеловал руку, как он умел это делать, когда был в хорошем настроении, и спросил:

— Мадам д'Адемар, что Вы сделали с Вашим волшебником?

— С графом Сен-Жерменом, сир? Он отбыл в Париж.

— Он серьезно растревожил королеву. Прежде он говорил Вам что-либо подобное?

— Не так детально.

— Мы не сердимся на Вас за это, ни я, ни Ее Величество. Ваши намерения нам хорошо известны. Но как мог незнакомец осмелиться предсказать нам такое! И, кроме того, он зря скрывается от мсье Морепа, этот достойный гражданин знает, как закрыть глаза на личные неприязни перед лицом интересов монархии. Я поговорю с ним об этом, и, если он посоветует мне встретиться с Сен-Жерменом, я так и сделаю. Граф умный и способный человек — еще мой дед наслаждался его обществом. Но сначала я хотел бы заверить Вас, что независимо от последствий незаурядного поведения этого таинственного человека Вас никто и ни в чем обвинять не будет.

От такого проявления доброты, а королева говорила со мной не менее ласково, чем король, глаза мои наполнились слезами. Я вернулась к себе немного успокоенная, но совершенно озадаченная поворотом этого дела и втайне поздравила себя с тем, что Сен-Жермен все правильно предсказал.

Еще через два часа я все еще сидела у себя в комнате, погруженная в раздумья, когда в дверь постучали. Я услышала непривычный шум, почти сразу обе створки двери распахнулись, и слуга объявил монсеньора графа де Морепа. Я поднялась навстречу с большей поспешностью, чем если бы это был король Франции. Премьер-министр вошел с улыбкой.

— Извините, мадам, за бесцеремонный визит, — сказал он, — но я должен задать Вам несколько вопросов. Из вежливости я сам пришел к Вам.

Придворные того времени были очень галантны с дамами, чего не скажешь о нынешних после бурных событий, перевернувших все вверх дном. Я ответила по этикету, и, закончив со вступлением, Морепа перешел к делу.

— Итак, вернулся наш старый друг, граф Сен-Жермен?.. И снова за старое, снова плутовать.

Я готова была прервать его, но премьер-министр остановил меня молящим жестом и продолжал:

Перейти на страницу:

Похожие книги

«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»

«Ахтунг! Ахтунг! В небе Покрышкин!» – неслось из всех немецких станций оповещения, стоило ему подняться в воздух, и «непобедимые» эксперты Люфтваффе спешили выйти из боя. «Храбрый из храбрых, вожак, лучший советский ас», – сказано в его наградном листе. Единственный Герой Советского Союза, трижды удостоенный этой высшей награды не после, а во время войны, Александр Иванович Покрышкин был не просто легендой, а живым символом советской авиации. На его боевом счету, только по официальным (сильно заниженным) данным, 59 сбитых самолетов противника. А его девиз «Высота – скорость – маневр – огонь!» стал универсальной «формулой победы» для всех «сталинских соколов».Эта книга предоставляет уникальную возможность увидеть решающие воздушные сражения Великой Отечественной глазами самих асов, из кабин «мессеров» и «фокке-вульфов» и через прицел покрышкинской «Аэрокобры».

Евгений Д Полищук , Евгений Полищук

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Адмирал Колчак. «Преступление и наказание» Верховного правителя России
Адмирал Колчак. «Преступление и наказание» Верховного правителя России

Споры об адмирале Колчаке не утихают вот уже почти столетие – одни утверждают, что он был выдающимся флотоводцем, ученым-океанографом и полярным исследователем, другие столь же упорно называют его предателем, завербованным британской разведкой и проводившим «белый террор» против мирного гражданского населения.В этой книге известный историк Белого движения, доктор исторических наук, профессор МГПУ, развенчивает как устоявшиеся мифы, домыслы, так и откровенные фальсификации о Верховном правителе Российского государства, отвечая на самые сложные и спорные вопросы. Как произошел переворот 18 ноября 1918 года в Омске, после которого военный и морской министр Колчак стал не только Верховным главнокомандующим Русской армией, но и Верховным правителем? Обладало ли его правительство легальным статусом государственной власти? Какова была репрессивная политика колчаковских властей и как подавлялись восстания против Колчака? Как определялось «военное положение» в условиях Гражданской войны? Как следует классифицировать «преступления против мира и человечности» и «военные преступления» при оценке действий Белого движения? Наконец, имел ли право Иркутский ревком без суда расстрелять Колчака и есть ли основания для посмертной реабилитации Адмирала?

Василий Жанович Цветков

Биографии и Мемуары / Проза / Историческая проза