Граф Соколов — гений сыска

— Картотеку отпечатков пополнили, глядишь, и пригодится, а виновного, этого самого, курчавого, — нету! — Дьяков, обращаясь лишь к Соколову как к самому важному лицу, со вздохом добавил: — Этот самый революционный элемент, я уверен, уже давно сбежал за границу. Они, сукины дети, все говорят, что, дескать, матушку-Россию ужасно любят, а сами предпочитают жить за рубежами. Проходимцы, тьфу!

Соколов охотно согласился:

— С этим не спорю!

Ободренный полицмейстер вдохновенно продолжал:

— Я, граф, к чему речь веду: сколько дней и ночей стережем дуб со взрывчаткой, всех лучших “наружников” на это дело бросил, а толку нет. Никто за мелинитом не явится!

Жеребцов ехидно усмехнулся:

— Так там с полпуда его хранится! Такое богатство террористы не бросят. Этим мелинитом губернаторский дворец на воздух поднять можно.

Дьяков сплюнул:

— Тьфу, типун вам на язык, Николай Иванович! Вы говорите совершенно неуместное. Подумали бы, прежде чем так выражаться!

Соколов вступился за приятеля:

— А это, господин полицмейстер, уместно, когда у тебя под носом орудует банда политических преступников, а ты и усом не ведешь?

Усы Дьякова непроизвольно пошевелились.

За столом раздался дружный смех.

Соколов внушительно произнес:

— А ты, Николай Павлович, точно ли самых лучших людей поставил сторожить взрывчатку?

Полицмейстер развел руками:

— Без сомнений! Самые проверенные, самые недреманные. Дело в другом: город без должного наблюдения оставлен. У меня один Жираф чего стоит!

— Жираф? Это что — фамилия?

— Кликуха такая — у него шея очень продолговатая. А фамилия его Кох, Его способности удивительные. Пойдет, к примеру, на базар, взглянет бегло и городовому: “Арестуй-ка вон того, в чуйке! Карманник небось, глаза-то вороватые”. Приведут того в участок, а он ни в какую: “Такими делами не занимаюсь!” Тогда его Жираф в кутузку сажает. Тот посидит, посидит, Жираф с ним душевно побеседует, и — порядок. Во всем, подлец, признается: “Хотел в карман влезть!” Более того, и на суде во всем повинится. Вот такой у нас Жираф — замечательный. Я ему двойной оклад положил, потому что троих филеров стоит.

Похмелье

Вдруг полицмейстер от удивления разинул рот:

— Ба, легок на помине, сам Жираф сюда прется. Что случилось?

По дорожке из глубины заросшего сада стремительно шел, слегка пошатываясь, человек в клетчатом гороховом пиджаке, в модном соломенном канотье и с тонкой тростью. Он снял шляпу и грациозно расшаркался:

— Гутен морген! — Заметив на столе бутылки, вдруг перешел на жалобный тон: — Позвольте мне как благородному человеку, претерпевшему от судьбы, просить рюмку хереса.

— Ты, скотина, пьян? — Дьяков затопал по доскам террасы слоновьими ногами.

Жираф сделал скорбный вид:

— Считаю делом служебной чести, ваше превосходительство, доложить, что нынче ночью неизвестный злоумышленник из охраняемого объекта вещество спер! — И, заметив, что полицмейстер делается похожим на разъяренного быка, поспешно добавил: — Сперли отчасти, почти половина осталась.

Дьяков спрыгнул с крыльца, с размаху хрястнул кулаком Жирафа в лицо:

— Я тебя, сволочь, в Сибирь отправлю! В рудники! К тачке прикую! Иди, подлец моей жизни, показывай.

И полицмейстер с неожиданной прытью устремился в дальний угол сада.

За ним потянулись остальные.

Крепкий сон

Еще на подходе к “объекту” опытный взгляд Соколова заметил в кустах, где полиция устроила засаду, несколько бутылок, весело блестевших в лучах утреннего солнца.

Накануне у одного из филеров случился день рождения. Уставшие от бесплодных дежурств ребята решили малость отдохнуть. В силу российской привычки выпивать столько, сколько поместится в организме, не рассчитали силы и замертво уснули на боевом посту.

Это обстоятельство стало счастливым для террористов. Из дупла выгребли фунтов десять мелинита. Но когда пересыпали его, порошок желтоватого цвета частично попал на землю. Пробудившийся Жираф в ожидании смены пошел к дубу помочиться. То, что он увидал, привело его на грань помешательства. Тяжелое состояние психики усугублялось жутким похмельем.

Именно эти две причины, соединившись вместе, помутили сознание и помешали ему замести следы, заставили доложить всю правду о тяжком служебном проступке.

Дьяков задумчиво почесал потылицу:

— Мне только не совсем ясно, почему злоумышленники не утащили все вещество?

Жеребцов хохотнул:

— Кто-то из “наружников”в кустах громко храпанул, вот и напугал террористов!

Соколов улыбнулся шутке:

— Множественное число здесь неуместно! Шаги на земле четко запечатлелись: опять остроносые ботинки, на правом каблуке не хватает гвоздя. Такие же следы мы обнаружили у Марии Школьниковой в доме купчихи Прозоровой. Они принадлежат “братцу” убитой террористки. И его никто не пугал, к счастью для нас.

Сыщик обратился к Ирошникову:

— Юрий Павлович, дай мне сантиметровую ленту.

Соколов что-то измерил на земле, затем, подняв голову вверх, некоторое время делал подсчеты. Потом уверенно произнес:

— Рост “братца” сто восемьдесят один сантиметр. При нем фибровый чемодан, в который он загрузил мелинит. Размер чемодана по периметру двенадцать сантиметров на сорок.