Граф Соколов — гений сыска

Своими скандальными подробностями этот процесс затмил все, что когда-либо рождалось в мрачном подполье уголовной России. Творение великого М. Казакова в стенах Кремля — здание Судебных установлений окружала многотысячная толпа любопытных. Дело слушалось окружным судом. В Митрофаньевский зал, славившийся своей изящной отделкой, допускались лишь те, кто имел именной пропуск за подписью градоначальника генерал-майора А. А. Адрианова. Расшитые золотом мундиры, изящные фраки, тысячные платья — вся знатная столица до предела заполнила партер и хоры. Пикантные подробности дела наиболее стыдливых дам заставляли опускать глаза, дочерей на процесс не брали.

Высокий покровитель

Переполох начался в субботу ранним утром. Едва Кошко прибыл в сыск, как ему позвонил генерал-майор Ефимович, московский полицмейстер:

— Аркадий Францевич, только что у меня была встреча с самим... — и полицмейстер назвал одного из великих князей. — У его старинного знакомца барона фон Гутберга пропала жена. Барон не просил высокого покровительства, просто поведал свою беду в частной беседе. Великий князь счел необходимым принять участие в деле — он служил с бароном в одном полку — и выразил желание, чтобы поиски пропавшей поручить самому Соколову. Незамедлительно действуйте. Нынче же вечером прошу доложить мне о ходе следствия! Барон живет в Мансуровском переулке. Я звонил ему, он вас ждет. Надеюсь на ваш успех!

Кошко повесил на рычаг трубку, чертыхнулся:

— Нам не хватало сбежавших жен отыскивать!

Он протелефонил домой Соколову, но заспанный голос горничной ответил:

— Барина дома нету! Куда уехал? Не говорил о том.

Нет, в Мытищи барин не собирались.

Кошко нервно расхаживал по кабинету. Сыщики вообще не любят работать “на подхвате”, предпочитая вести дело с самого начала. К Соколову это особенно относилось.

“Однако делать нечего! — размышлял Кошко. — Когда объявится Соколов? Единому Богу известно”.

Тяжело вздохнув, он приказал Галкину:

— Заводи авто! Едем в Мансуровский.

Таинственное исчезновение

Фон Гутберг занимал второй этаж большого доходного дома. Ливрейный швейцар почтительно открыл тяжелые дубовые двери. Молодой лакей без доклада — видимо, сыщика ждали — проводил Кошко в кабинет. Фон Гутберг был облачен в просторный шелковый с синими полосками шлафор. Увидав Кошко, он поднялся из-за рабочего стола с перильцами, за которыми лежал ворох деловых бумаг, и сделал несколько шагов навстречу. Чуть поколебавшись (ведь перед ним стоял всего лишь сыщик!), протянул руку для приветствия.

Барон был высоким, статным мужчиной с красивым величественным лицом, несколько напоминавшим портреты Александра Освободителя. Подвитые густые усы на щеках переходили в серебристые с завитушками баки. По-военному выпячивая грудь, низким приятным голосом проговорил:

— У меня, вы, верно, слыхали... неприятность, так сказать, происшествие. — Он нервно прошелся по кабинету, так сжал кулаки, что слышно хрустнули кости. Спохватившись, пригласил: — Извините, я взволнован, прошу, садитесь на диван.

Позвонив в колокольчик, приказал лакею:

— Принеси кофе, коньяк и прочее...

И вновь повернул голову к Кошко:

— Значит, пропала моя супруга Генриетта. Жили мы с ней четыре года душа в душу. Как говорят французы, без печали, но с песнями. Год назад у нас родился замечательный мальчик. Генриетта любила тишину и одиночество. Такая, знаете, гётевская Гретхен, вполне романтичная натура. Да, я вам, сударь, не сказал: моя супруга немка, я познакомился с ее добропорядочной семьей во время маневров в Пруссии.

— Вы старше супруги?

— Разумеется, на двадцать один год, но это лишь сплачивало семью, придавало нашим отношениям мудрое равновесие. Мы никогда не ссорились, всегда любили друг друга.

— Так что же, Осип Федорович, произошло?

— У меня есть хорошее поместье в Клементовке, это под Сергиевым Посадом: старинная, но уютная усадьба, пруд, цветники, регулярный сад. Осенние дни стоят тихие и теплые. Неделю назад я отправил супругу в Клементовку. Уехала она вместе с сыном Сергеем. Три дня назад, как обычно в таких случаях, я получил от Генриетты телеграмму: “Вышлите лошадей”. — Фон Гутберг положил перед Кошко сиреневый бланк. — У нас хороший выезд.

Кошко с искренним любопытством слушал рассказ:

— И вы тут же отправили лошадей?

— Нет, меня с утра не было дома. Днем я был на скачках, потом с приятелем — важным чиновником из Киева — ужинали в “Прогрессе” на Чистых прудах до двух ночи. Лошадей послал в восемь утра. Но кучер Ефим вернулся после обеда один... — Фон Гутберг дернул шнурок звонка. Вбежал лакей. — Прикажи Ефиму сюда явиться.

Вошел Ефим, крепкий, высокий мужик с умными глазами, одетый в новую косоворотку и хромовые сапоги, нещадно скрипевшие при малейшем движении. На приказ хозяина изложить суть дела толково объяснил: