Граф Соколов — гений сыска

— Как — какому? Покойному. Любуюсь, как в гробу мое изделие глядится. Не тянет ли рукав, лацкан, бывает, подойду поправлю. А то порой так на сердечного модный фасон натянут, что тебе гусь в проруби, а не хороший покойник в гробу. Ну и на поминки, к примеру, пригласят, так я и не кочевряжусь. В месяц у меня таких обедов порой с десяток и набежит, бедному человеку — облегчение в жизни. Утром сегодня явился я на Семеновское кладбище, у Моталкиных там собственный склеп с родными костями. Вижу, в церкви лежит мой юноша, убранный, к отпеванию совсем готовый. Только меня как за сердце дернуло: у коричневого фрака, что я вчера всю ночь с подмастерьями работал... рукава короткие. У меня во рту аж пересохло: что за срам, что обо мне теперь люди будут думать? Смекнул, может, надет криво? Это с покойными часто бывает. Ан нет! Рукав подергал — до конца натянут.

А на жилет шелковый белый взглянул — слезы, ваше степенство, набежали. Жилет надет, а размером совсем короткий. Захотел жилет одернуть, а за спиной Борис Исаевич шипит: “Что ты усопшего, как девку, щупаешь? Пошел прочь!”

Я претензии высказывать не стал, а вот сюда пришел и насквозь пить буду.

* * *

Все как завороженные слушали Соколова. Старый граф спросил:

— Твоя история, дорогой Аполлинарий, напоминает похождения Рокамболя, а ты словно перевоплотился в Понсон дю Террайля. И чем же закончились сии интриги? Портной был пьян?

— Я, папа, тоже так вначале думал, но дело оказалось куда серьезней. Долго расспрашивал я портного, выяснял, не бывает ли у него галлюцинаций и не наваждение ли ему привиделось.

— А может, его подмастерья материал экономили или сам Щеглов покойного замерил неверно? — спросил Рацер.

— И это я пытался выведать, но мой старик Щеглов твердо стоял на своем. Я отыскал доктора Собакина, разрешившего хоронить семнадцатилетнего Алексея, племянника купца. Доктор был чистеньким господином с небольшой традиционной бородкой “а-ля академик” и со стеклышком в глазу. Он весьма удивился моим вопросам, рассказал, что он уже лет тридцать пользует семью Моталкиных. Племянник действительно упал вниз с голубятни, да так неудачно, что получил перелом костей свода черепа.

— Господин Собакин, вы вскрывали Алексея? — спросил я.

— В этом не было нужды! — решительно заявил доктор. — При ощупывании затылка было впечатление, что я дотронулся до битого арбуза, — так сильны повреждения. Смерть наступила мгновенно.

Теперь мне дело стало казаться по-настоящему загадочным. Я заявил:

— Доктор, мы сегодня же проведем эксгумацию трупа.

Я пригласил нашего медицинского эксперта

Павловского, а для опознания Алексея — дворника Моталкиных и доктора Собакина.

* * *

На Семеновское кладбище мы прибыли где-то около полуночи. Нас ждал загодя предупрежденный смотритель кладбища и двое землекопов. Склеп купцов Моталкиных помещался недалеко от часовни.

На дверях склепа висел замок, довольно древней конструкции. Смотритель кладбища, малость попотев, замок открыл. Когда ржавая двустворчатая дверь с противным скрежетом растворилась, в нос шибанул тяжелый залах сырости и тлена.

Спустились на шестнадцать крутых ступеней вниз. Свет фонарей осветил довольно просторное помещение.

В центре черным мрамором поблескивал в свете наших ламп громадный саркофаг, надпись на котором гласила, что здесь “покоится раб Божий, Леонтий Моталкин, почивший в мае 1796 года”. В дальнем углу расположился саркофаг Алексея. Он уже был выложен кирпичом и оштукатурен.

Когда его вскрыли и откинули крышку гроба, то нашим взорам предстал юноша с рыжей копной волос и гладким безбровым лицом. Руки его были скрещены на груди, на лице застыла мучительная гримаса, губы скорбно были опущены, в уголках рта белели пузырьки пены. На юноше надет был коричневый фрак со светлыми пуговицами, который явно был ему мал, как и белая шелковая жилетка.

— Это Алексей, — подтвердили доктор Собакин и дворник.

— Обнажим труп! — распорядился доктор Павловский. — Если судить по состоянию трупных пятен, то с момента смерти прошло никак не больше суток.

— Чепуха! — заявил доктор Собакин.

Но главное открытие нас ждало впереди. На теле покойного мы не увидали ссадин, кровоподтеков и ушибов, обязательных при падении с высоты. Далее Павловский встал в изголовье трупа и реберным ножом сделал полукружный разрез черепа — через вершину теменной области, отслоил скальп и надвинул его на лицо. Все увидали, к своему вящему удивлению, что кости черепа не имели ни малейших повреждений.

Доктор Собакин, выпучив глаза, не мог оторваться от этого зрелища и повторял как заведенный:

— Быть не может, быть не может... Сам щупал...

Вскрыв полость трупа, Павловский уложил в загодя приготовленные банки кусочки легкого, сердца, селезенки, печени, около аршина толстых кишок — для дальнейшего лабораторного исследования.

* * *

Далее события приняли и вовсе невероятный ход. Ранним утром меня разбудил телефонный' звонок. Доктор Павловский сообщил: “В теле обнаружена смертельная доза растительного яда — стрихнина”.