Граф в законе. Изгой. Предсказание

— Да. — Виктор помедлил. — Но он мало что знает. Завтра займемся его подручными.

Глеб вроде бы смирился, расслабленно откинувшись на мягкую спинку полукресла. Не мог, не мог Виктор в эту минуту сказать ему все. Хоть он и не давал клятву Гиппократа, но совесть не позволила добить тяжелобольного.

Глава 24 Все дороги ведут к хирургу

Удача — зловредная рыбешка. Она всегда проплывает над твоим крючком, чтобы проглотить чужую наживку.

Добренький профессор Шеленбаум, передавая кассету, защищал Виктора, как шаловливого ребенка, попавшего в дурную компанию. Говорил просительно, умоляюще:

— Вы обязательно измените свое мнение о Санине. Конечно, он совершил серьезные проступки, но должны же мы с вами понять, оценить в качестве оправдания все то, что произошло с ним, те условия, в которые он попал.

Уже третий раз после ухода Шеленбаума прокручивал Кондауров магнитофонную запись. Да, таких историй ему еще не довелось слышать… Но слушал он совсем не для того, чтобы поохать, поудивляться небывалому, и тем более не для того, чтобы сотворить из откровений Гипнотизера новую версию о его пречистой невинности…

Кондауров уловил для себя самое нужное. Гипнотизер — необычный преступник, умный, совестливый. С ним надо говорить сострадательно, по-отцовски искренне, честно… Тогда он откликнется, откроется. Не уйдет, как тогда…

Как говорить с ним — теперь он знал… Оставалось прежнее, малое: где отыскать этого собеседника? Прокручивая пленку, он пытался отловить ненароком брошенное словцо, за которым крылся бы намек, обиняк — ну хоть какая-то зацепка.

Кое-что его слегка насторожило. Записал на всякий случай: «Чтобы выжить — надо исчезнуть. Или надеть шапку-невидимку. Один специалист шьет такие шапки».

Долго мучился, расшифровывая затуманенную аллегорию о специалисте, который шьет шапки-невидимки. А когда вдруг осенило, поразился своему тугодумию. Бог ты мой, как просто: хирург, который делает пластические операции!

Белобрысый лейтенант принес ему из информационного центра список таких московских специалистов.

Кондауров ахнул:

— Ты что, издеваешься? Здесь же восемь страниц. Мы полгода их будем опрашивать. Иди обратно и подчеркни проходивших по каким-нибудь нашим делам. Отдельно выпиши тех, кто подозревается в том, что добывал липовые документы.

Отдельно выписанных оказалось Четверо.

— Вот это другое дело, — поднялся из-за стола Кондауров. — С них и начнем.

Первый был в отпуске, второй, дряхлый пенсионер, давно отошел от дел, выращивал дома на подоконниках лимоны и помидоры. А третий обнял Кондаурова, как старого приятеля.

— Неужели нашли того мерзавца-грабителя?

Это был перевернутый Восклицательный Знак, карманы которого Гипнотизер опустошил возле Сбербанка.

— Ищем, — ответил Кондауров.

— Понимаю. Нелегкое дело. — Сочувствие было искренним. — А моя обида не прошла. Не ограбил он меня, а оскорбил смертельно. Ох, если бы я смог вспомнить его!

Они перебросились еще двумя-тремя незначащими фразами и распрощались.

— Едем дальше, — сказал Кондауров белобрысому лейтенанту, — Кто у нас четвертый?

А ехать дальше уже почему-то не хотелось. Вот бывает так, необъяснимо: пропадает желание, и ничего поделать с собой не можешь.

Если бы знал Кондауров… Если бы знал…

Минут через десять после их отъезда Восклицательный Знак вышел на улицу в сопровождении двух мужчин. Один из них, открыв дверцу машины, тихо повторил:

— Извините. Срочно.

Пан встретил его по-деловому сухо.

— Мне нужна информация об одном человеке, которому вы делали операцию в нашей клинике.

— Я не имею права об этом говорить, — осторожно возразил Восклицательный Знак.

— Знаю, — произнес, как пригрозил, Пан. — Так решили авторитеты на сходке. Но там речь шла только о тех, кого вы принимали по их рекомендациям. А я прошу дать информацию о вашем, так сказать, левом заказе.

— Левых операций не делал. — Хирург уже был испуган.

— Зачем нам ссориться? — смягчил свой напор Пан. — Назовите цену. Я готов заплатить по-царски. Вот его фотография, сделанная до операции. Вспоминаете?

Восклицательный Знак от страха готов был превратиться в вопросительный. Он знал, что ссориться с Паном и вправду опасно.

— Я могу описать, каким он стал после операции. А фотографию… паспорт… делали другие.

— Договорились. Садитесь, пишите. А с «другими» встретятся мои помощники.

Вечером Пан позволил себе выпить бутылку музейного хереса, принесенную из подвалов ресторана «Три толстяка». Устроил маленький праздник. В лежащей перед ним папке было все: подробное описание внешности, фотография и новая фамилия Гипнотизера.

С минуты на минуту должен был появиться Стинг и доложить о выполнении задания.

Но Стинг уже в дверях беспомощно развел руками.

— Облазили, обзвонили все гостиницы, все места, где он мог остановиться…

Пан тяжело задышал, понуро уставился в стену. Хорошо известный Стингу признак нарастающего гнева. Сейчас громыхнет.

— Снимай штаны! — грозно рявкнул Пан, стягивая ремень со своих брюк.