Графиня де Монсоро

— Что ты хочешь этим сказать? — удивился Генрих.

— Погоди, погоди, ты еще не то услышишь.

— Нечестивец! — загремел голос.

— Да, Господи, да, — зачастил Шико, — я закоренелый грешник, заядлый греховодник.

— Тогда признайся в своих преступлениях и покайся.

— Признаюсь, — сказал Шико, — что вел себя как настоящий предатель по отношению к моему кузену Конде, чью жену я обольстил, и я раскаиваюсь.

— Что, что ты там мелешь? — зашептал король. — Замолчи, пожалуйста! Эта история давно уже никого не интересует.

— Ах, верно, — сказал Шико, — пойдем дальше.

— Говори, — приказал голос.

— Признаюсь, — продолжал мнимый Генрих, — что нагло обокрал поляков: они выбрали меня королем, а я в одну прекрасную ночь удрал, прихватив с собой все драгоценности, и теперь раскаиваюсь.

— Бездельник, — прошипел Генрих, — что ты там вспоминаешь? Все это забыто.

— Мне обязательно нужно и дальше его обманывать, — возразил Шико. — Положитесь на меня.

— Признаюсь, — загнусавил шут, — что похитил французский престол у своего брата, герцога Алансонского, которому он принадлежал по праву, после того как я, по всей форме отказавшись от французской короны, согласился занять польский трон, и теперь раскаиваюсь.

— Негодяй, — простонал король.

— Речь идет не только об этом, — заметил голос.

— Признаюсь, что вступил в сговор с моей доброй матушкой Екатериной Медичи с целью изгнать из Франции моего шурина, короля Наваррского, предварительно поубивав всех его друзей, и мою сестру, королеву Маргариту, предварительно поубивав всех ее возлюбленных, в чем я искренне раскаиваюсь.

— Ах ты, разбойник! — гневно процедил король сквозь плотно сжатые зубы.

— Государь, не будем оскорблять Всевышнего, пытаясь скрыть от Него то, что Ему и без нас доподлинно известно.

— Речь идет не о политике, — сказал голос.

— Ах, вот оно что, — слезливым тоном отозвался Шико. — Значит, речь идет о моих правах, не так ли?

— Продолжай! — прогремел голос.

— Чистая правда, Господи, — каялся Шико от имени короля, — я слишком изнежен, ленив, слабоволен, глуп и лицемерен.

— Это верно, — глухо подтвердил голос.

— Я плохо обращаюсь с женщинами, прежде всего с моей женой, такой достойной особой.

— Подобает возлюбить свою жену, как себя самого, и предпочитать ее всем на свете, — наставительно изрек голос.

— Ах, — с отчаянием вскричал Шико, — тогда я порядком нагрешил!

— И вынуждаешь к греху других, подавая им пример.

— Это правда, чистая правда.

— Ты чуть было не погубил бедного Сен-Люка.

— Как! — возразил Шико. — А ты уверен, Господи, что я еще не погубил его окончательно?

— Нет, он еще не погиб, но может погибнуть, а вместе с ним и ты, если завтра же утром, и никак не позже, ты не отошлешь его домой, к семье.

— Ага, — прошептал Шико королю, — сдается мне, что голос дружит с домом де Коссе.

— И если ты сделаешь Сен-Люка герцогом, а его жену герцогиней в воздаяние за те дни, которые ей пришлось прожить соломенной вдовой…

— А если я не послушаюсь? — сказал Шико, придав своему голосу явственную нотку несогласия.

— Если ты не послушаешься, — со страшной силой загремел голос, — то будешь кипеть в большом котле, в котором уже варятся в ожидании тебя Сарданапал, Навуходоносор и маршал де Ретц!

Генрих III застонал. При этой угрозе его снова обуял дикий страх.

— Чума на мою голову! — выругался Шико. — Заметь, Генрих, как Небеса интересуются господином де Сен-Люком. Черт меня побери, можно подумать, что добрый боженька сидит у него в кармане.

Но Генрих либо не слышал шуток Шико, либо, если он их слышал, они его не успокаивали.

— Я погиб, — растерянно твердил он, — я погиб, этот глас свыше меня убьет.

— Глас свыше! — передразнил его Шико. — Ах, на сей раз ты обманываешься. Голос сбоку, не более.

— Как это — голос сбоку? — удивился Генрих.

— Ну да, разве ты не слышишь, сын мой? Голос выходит из этой стены. Генрих, Господь Бог живет в Лувре. Вероятно, он, как и император Карл Пятый, решил завернуть во Францию по дороге в ад.

— Безбожник! Богохульник!

— Но это большая честь для тебя, Генрих. И я приношу тебе поздравления по сему случаю. Но, должен тебе сказать, ты весьма прохладно относишься к этой чести. Подумать только! Сам Господь Бог, собственной персоной, находится в Лувре и отделен от тебя всего лишь одной стенкой, а ты не хочешь нанести ему визит. Что случилось, Валуа? Я тебя не узнаю, ты стал просто неучтив.

В эту минуту какая-то хворостинка в углу камина с треском вспыхнула и осветила лицо Шико.

Выражение этого лица было таким веселым, даже насмешливым, что король удивился.

— Как, — сказал он, — у тебя хватает наглости смеяться? Ты дерзаешь…

— Ну да, я дерзаю, — ответил Шико, — а сейчас ты и сам дерзнешь, или пусть чума меня заберет! Подумай хорошенько, сын мой, и сделай так, как я тебе говорю.

— Ты хочешь, чтобы я пошел посмотреть…

— … не приютился ли Господь Бог в соседней комнате.

— Ну, а если голос опять заговорит?