Графиня де Монсоро

— Смотри-ка, Сен-Люк, — вмешался Шомберг, самый молодой, а посему и самый дерзкий миньон короля Генриха. — Похоже, господин де Бюсси не слишком-то почтителен по отношению к тебе. Видишь — на нем черный камзол. Какого черта! Разве это наряд для свадебного бала?

— Нет, — заметил Келюс, — это траур для похорон.

— Уж не его ли это похороны и не надел ли он траур по самому себе? — пробормотал Генрих.

— И при всем том, Сен-Люк, — сказал Можирон, — герцог Анжуйский не явился вслед за Бюсси. Неужели ты и тут попал в немилость?

Это многозначительное “и тут” кольнуло новобрачного в самое сердце.

— Ну а почему, собственно, он обязан являться вслед за Бюсси? — подхватил Келюс. — Неужто вы позабыли: когда его величество оказал честь господину де Бюсси и обратился к нему с вопросом, не желает ли он принадлежать к людям короля, то Бюсси ответил, что, уже принадлежа к дому Клермонов, он не испытывает необходимости принадлежать кому-то еще и вполне довольствуется возможностью быть хозяином самому себе, ибо уверен, что в собственной персоне обретет самого лучшего господина на свете.

Король сдвинул брови и закусил ус.

— И, несмотря на это, — сказал Можирон, — как мне кажется, Бюсси все же поступил в свиту герцога Анжуйского.

— Ну и что же, — флегматично парировал Келюс, — значит, он счел, что герцог могущественнее нашего короля.

Это замечание до глубины души задело Генриха, который всю свою жизнь по-братски ненавидел герцога Анжуйского. Поэтому, хотя король не произнес ни слова, все заметили, что он побледнел.

— Ну-ну, господа, — попытался утихомирить разгорающиеся страсти дрожавший от волнения Сен-Люк, — пощадите хоть немного моих гостей. Не портите мне день свадьбы.

Эта мольба, по-видимому, направила мысли Генриха в другое русло.

— В самом деле, не будем портить Сен-Люку день его свадьбы, господа, — сказал он, покручивая усы с лукавым видом, который не ускользнул от бедного новобрачного.

— Так что же выходит? — воскликнул Шомберг. — Бюсси нынче в союзе с Бриссаками?

— С чего ты это взял? — спросил Можирон.

— С того, что Сен-Люк стоит за него горой. Черт побери! В этом презренном мире каждый думает только о себе. Я не солгу, сказав, что у нас защищают только своих родных, союзников и друзей.

— Господа, — возразил Сен-Люк, — господин де Бюсси мне не союзник, не друг, не родственник: он мой гость.

Услышав эти слова, король бросил на говорившего злобный взгляд.

— И, кроме того, — поторопился исправить свой промах несчастный Сен-Люк, сраженный королевским взором, — я вовсе не собираюсь его защищать.

Бюсси, предшествуемый шестеркой пажей, с достоинством приближался к королю, намереваясь его приветствовать, но тут Шико, не стерпев, закричал:

— Эй, ты! Бюсси! Бюсси д’Амбуаз! Луи де Клермон! Граф де Бюсси! Тебя, видать, не докличешься, пока не перечислишь всех твоих титулов. Неужто ты не видишь, где настоящий Генрих, неужто не можешь отличить короля от дурака? Тот, к которому ты так важно вышагиваешь, — это Шико, мой дурак, мой шут. Он порой вытворяет такие лихие дурачества, что я со смеху помираю.

Однако Бюсси невозмутимо продолжал свой путь и, поравнявшись с Генрихом, уже хотел было склониться перед ним в поклоне, но тут король сказал:

— Разве вы не слышите, господин де Бюсси? Вас зовут.

И под громкий хохот миньонов повернулся спиной к молодому человеку.

Бюсси покраснел от гнева, но тут же взял себя в руки. Он сделал вид, будто принимает всерьез слова короля, и, словно не слыша шуточек Келюса, Шомберга и Можирона и не видя их наглых усмешек, обратился к Шико:

— Ах, простите, государь! Иные короли так похожи на шутов, что ошибиться весьма нетрудно. Я надеюсь, вы извините меня за то, что я принял вашего шута за короля.

— Что такое? — протянул Генрих, поворачиваясь к Бюсси. — Что он сказал?

— Ничего, государь, — поспешил отозваться Сен-Люк, которому, по-видимому, Небо предназначило весь этот вечер быть миротворцем, — ничего, ровным счетом ничего.

— Нет, мэтр Бюсси, — изрек Шико, поднявшись на носки и надув щеки, как это делал король, желая придать себе величественный вид, — ваше поведение непростительно.

— Прошу извинить меня, государь, — смиренно молил Бюсси, — я задумался.

— О чем? Небось, о своих пажах, сударь? — раздраженно спросил Шико. — Да вы разоритесь на этих мальчишках, и, черт возьми, вы явно покушаетесь на наши королевские прерогативы.

— Но каким образом? — почтительно осведомился Бюсси; он понимал, что, позволив шуту занять свое место, король поставил себя в смешное положение. — Прошу ваше величество объясниться, и если я действительно допустил ошибку, ну что ж, я признаюсь в этом со всем смирением.

— Рядите в золотую парчу всякий сброд, — Шико ткнул пальцем в пажей, — а вы, вы, дворянин, полковник, отпрыск Клермонов, почти принц, наконец, — вы являетесь на бал в простом черном бархате.

— Государь, — громко сказал Бюсси, поворачиваясь к миньонам короля, — я поступаю так потому, что и в наше время всякий сброд наряжается, как принцы, и хороший вкус требует от принцев, чтобы они отличали себя, одеваясь, как всякий сброд.