Графиня де Монсоро

Само собой разумеется, что в зимние ночи прохожие вели себя еще более осмотрительно, нежели в летние.

Ночь, ознаменованная событиями, о которых мы только что рассказали, а также другими происшествиями, о которых нам еще предстоит поведать читателю, выдалась на редкость темной и морозной, небо сплошь затянули черные, низкие тучи, и спасительного часового за зубцами королевской твердыни невозможно было разглядеть, да и ему, в свою очередь, не стоило даже и пытаться различить на пустыре прохожих.

Со стороны города перед Сент-Антуанскими воротами не было ни одного дома, там тянулись две высокие стены: справа — ограда церкви св. Павла, а слева — стена, окружавшая Турнельский дворец. Эта последняя, подходя к улице Сент-Катрин, образовывала внутренний угол, тот самый “уголок”, о котором Сен-Люк говорил Бюсси.

Дальше тесно жались друг к другу домишки, расположенные между улицей Жуи и широкой улицей Сент-Антуан, перед которой в те времена проходила улица Бийет и высилась церковь св. Екатерины.

Ни один фонарь не освещал только что описанную нами часть старого Парижа. В те ночи, когда луна брала на себя освещение земли, здесь, на фоне звездного неба, четко выделялся огромный силуэт Бастилии, мрачной, величественной и неподвижной. В безлунные ночи на месте крепости виднелось лишь черное пятно густого мрака, сквозь которое там и сям пробивался бледный свет редких окон.

Ночь началась сильным морозом и должна была завершиться обильным снегопадом; в такую ночь ничья нога не осмеливалась ступить на потрескавшуюся землю пустыря, этого подобия дороги, ведущей в предместье. Это место, как мы уже знаем, избегали запоздалые путники, предпочитавшие, безопасности ради, делать крюк. Однако опытный глаз мог бы заметить в углу, образуемом стеной Турнельского дворца, подозрительные черные тени. Время от времени они шевелились, наводя на мысль, что это какие-то бедолаги пытаются сохранить естественное тепло своих тел, с каждой минутой все более похищаемое у них неподвижностью, на которую они, по-видимому, добровольно обрекли себя в ожидании предстоящего события.

Ночной мрак не позволял часовому на крепостной башне видеть, что происходит на площади, часовой также не мог слышать и разговора подозрительных теней, потому что они шептались. А между тем беседа их представляет для нас некоторый интерес.

— Это бешеный Бюсси нам накаркал, — сказала одна тень, — ночка сегодня вроде тех, что бывали в Варшаве, когда король Генрих был польским королем; если так и дальше пойдет, то пророчество Бюсси сбудется: у нас кожа потрескается.

— Ну-ну, Можирон, что это ты расхныкался, — ответила другая тень. — Конечно, сейчас не жарко, но закутайся поплотней в плащ, засунь руки поглубже в карманы, и ты перестанешь мерзнуть.

— Легко тебе говорить, Шомберг, — вмешалась третья тень, — сразу видно, что ты немец и сызмальства приучен к холоду. А вот у меня из губ кровь сочится, а на усах сосульки растут.

— А у меня мерзнут руки, — отозвался четвертый голос. — Могу пари держать — пальцы уже отмерзли.

— Бедненький Келюс, что же ты не захватил с собой муфту своей маменьки? — ответил Шомберг. — Твоя мать была бы счастлива одолжить ее тебе, скажи ты только, что муфта поможет избавиться от Бюсси, которого она боится, как чумы.

— Ах, Боже мой, да имейте же терпение, — произнес пятый голос. — Еще минута, и, я уверен, вы будете жаловаться на жару.

— Да услышит тебя Господь, д’Эпернон! — сказал Можирон, притопывая.

— Это не я, — отозвался д’Эпернон, — это д’О сказал. А я молчу, боюсь, как бы слова не замерзли.

— Что ты говоришь? — спросил Келюс у Можирона.

— Д’О сказал, — ответил тот, — что пройдет минута — и нам станет жарко, а я заключил: “Да услышит тебя Господь!”

— Кажется, Господь услышал: я вижу, по улице Сен-Поль что-то движется.

— Ошибаешься. Это не может быть он.

— Почему?

— Потому что он намеревался ехать не по ней.

— Ну и что из того? Разве не мог он почуять неладное и поехать другой дорогой?

— Вы не знаете Бюсси. Раз уж он сказал, по какой дороге поедет, обязательно по ней и поедет, даже если будет знать, что сам дьявол караулит его в засаде.

— Ну, а пока что, — сказал Келюс, — там все же идут два человека.

— Верно, верно, — подхватило несколько голосов, подтверждая достоверность его наблюдения.

— В таком случае, господа, чего мы ждем? Вперед! — предложил Шомберг.

— Минуточку, — вмешался д’Эпернон. — Стоит ли потрошить добрых буржуа или честную повитуху?.. Ага! Они останавливаются.

Действительно, дойдя до перекрестка улиц Сен-Поль и Сент-Антуан, два человека, заинтересовавшие пятерых друзей, остановились в нерешительности.

— Ну и ну! Неужели они нас увидели? — сказал Келюс.

— Быть не может! Мы и сами-то себя с трудом различаем.

— Верно, — согласился Келюс. — Гляди-ка! Гляди! Они свернули налево… остановились перед каким-то домом… что-то ищут.

— Ей-Богу, ты прав.

— Похоже, они собираются войти, — сказал Шомберг. — Неужели мы их упустим?

— Но это не он, ведь он намеревался идти в Сент-Антуанское предместье, а эти двое вышли из улицы Сен-Поль и спустились вниз, — возразил Можирон.