Графиня де Монсоро

— Я подумал о вашей щепетильности, ваша светлость, — сказал адвокат, кланяясь герцогу и окидывая уверенным взглядом весь триумвират. — Я преуспел не только в искусстве фехтования, как могли вам донести мои враги, дабы лишить меня вашего доверия; будучи человеком сведущим в богословии и юриспруденции, я, как подобает всякому настоящему казуисту и ученому правоведу, обратился к анналам и декретам и подкрепил ими свои изыскания. Получить законное право на наследование трона — это значит получить все; я же обнаружил, господа, что вы и есть законные наследники, а Валуа только побочная и узурпаторская ветвь.

Уверенный тон, которым Никола Давид произнес свою короткую речь, вызвал живейшую радость госпожи де Монпансье, сильнейшее любопытство кардинала и герцога Майенского и почти разгладил морщины на суровом челе герцога де Гиза.

— Вряд ли Лотарингский дом, — сказал герцог, — каким бы славным он ни был, может претендовать на преимущество перед Валуа.

— И, однако, это доказано, ваша светлость, — ответил мэтр Никола. Распахнув полы рясы, он извлек из кармана широких штанов свиток пергамента, при этом движении из-под его рясы высунулся также и эфес длинной шпаги.

Герцог взял пергамент.

— Что это такое? — спросил он.

— Генеалогическое древо Лотарингского дома.

— И родоначальник его?

— Карл Великий, ваша светлость.

— Карл Великий! — в один голос воскликнули три брата с недоверием, к которому, однако, примешивалось некоторое удовлетворение. — Это немыслимо. Первый герцог Лотарингский был современником Карла Великого, но его звали Ранье, и он ни по какой линии не состоял в родстве с великим императором.

— Подождите, — сказал Никола. — Вы, конечно, понимаете, что я вовсе не искал таких доказательств, которые можно с ходу опровергнуть и которые первый попавшийся знаток геральдики сотрет в порошок. Вам нужен хороший процесс, который затянулся бы на долгое время, занял бы парламент и народ и позволил бы вам привлечь на свою сторону не народ — он и без того ваш, — а парламент. Посмотрите, ваша светлость, как это получается: Ранье — первый герцог Лотарингский, современник Карла Великого; Гильберт — его сын, современник Людовика Благочестивого; Генрих, сын Гильберта — современник Карла Лысого.

— Но… — перебил его герцог де Гиз.

— Чуточку терпения, ваша светлость, уже скоро. Слушайте внимательно. Бон…

— Да, — сказал герцог, — дочь Рисена, второго сына Ранье.

— Верно, — подхватил адвокат, — за кем замужем?

— Бон?

— За Карлом Лотарингским, сыном Людовика Четвертого, короля Франции.

— За Карлом Лотарингским, сыном Людовика Четвертого, короля Франции, — повторил Давид. — Прибавьте еще: братом Лотаря, у которого после смерти Людовика Пятого Гуго Капет похитил французскую корону.

— О! О! — воскликнули одновременно герцог Майенский и кардинал.

— Продолжайте, — сказал Меченый, — тут появляется какой-то просвет.

— Ибо Карл Лотарингский должен был наследовать своему брату Лотарю, если род Лотаря прекратится; род Лотаря прекратился; стало быть, господа, вы единственные законные наследники французской короны.

“Тысяча чертей! — возмутился Шико. — Эта гадина еще ядовитее, чем я думал”.

— Что вы на это скажете, братец? — в один голос спросили Генриха де Гиза кардинал и герцог Майенский.

— Я скажу, — ответил Меченый, — что, на нашу беду, во Франции существует закон, который называется салическим, и он сводит к нулю все наши претензии.

— Этого возражения я ожидал, ваша светлость, — воскликнул Давид с гордым видом человека, честолюбие которого удовлетворено, — но помните, когда был первый случай применения салического закона?

— При восшествии на престол Филиппа Валуа вопреки Эдуарду Английскому.

— А дата этого восшествия?

Меченый поискал в своей памяти.

— Тысяча триста двадцать восьмой год, — без запинки подсказал кардинал Лотарингский.

— То есть триста сорок один год после узурпации короны Гуго Капетом; двести сорок лет после прекращения рода Лотаря. Значит, к тому году, когда был принят салический закон, ваши предки уже двести сорок лет имели права на французскую корону. А каждому известно, что закон обратной силы не имеет.

— Да вы ловкач, мэтр Никола Давид, — сказал Меченый, рассматривая адвоката с восхищением, к которому примешивалась, однако, доля презрения.

— Это весьма остроумно, — заметил кардинал.

— Это просто здорово, — высказался герцог Майенский.

— Это восхитительно! — воскликнула герцогиня. — И вот я уже принцесса королевской крови. Теперь подавайте мне в мужья самого германского императора.

“Господи Боже мой, — взмолился Шико, — ты знаешь, что у меня к Тебе была только одна молитва: “Ne nos inducas in tentationem, et libera nos ab advocatis”[20].

Среди общей радости герцог де Гиз оставался задумчивым.

— Неужели такой человек, как я, не может обойтись без подобных уловок? — пробормотал он. — Подумать только, что люди, прежде чем повиноваться, должны изучить пергаменты, вроде вот этого, а не судить о благородстве человека по блеску его глаз или его шпаги!