Графиня де Монсоро

— Еще одно доказательство, — заметил Шико. — Хозяин, несомненно, участвует в игре.

— Хотите, я попытаюсь исповедать его жену? — предложил Горанфло.

— Нет, — ответил Шико, — лучше поди-ка ты прогуляйся по городу.

— Вот как! А ужин? — поинтересовался Горанфло.

— Я закажу его в твое отсутствие. И на, возьми экю, это поможет тебе продержаться до ужина.

Горанфло принял экю с благодарностью.

За время путешествия монах не раз уже совершал такие поздние вылазки, он обожал эти набеги на окрестные кабачки и время от времени отваживался на них и в Париже, прикрываясь своим положением брата сборщика пожертвований. Но с тех пор как Горанфло покинул монастырь, ночные прогулки особенно ему полюбились. Теперь он всеми своими порами дышал воздухом свободы, и монастырь уже представлялся ему в воспоминаниях мрачной темницей.

Итак, подоткнув полы рясы, монах выбежал из комнаты со своим экю в кармане.

Как только он исчез, Шико, не теряя времени, взял штопор и провертел в перегородке на уровне своего глаза дырку.

Правда, толщина досок не позволяла Шико обозревать через этот глазок, величиной с отверстие сарбакана, всю комнату адвоката, но зато, приложив к нему ухо, гасконец мог вполне отчетливо слышать все, что там говорилось.

К тому же, по счастливой случайности, в поле зрения Шико находилось лицо хозяина гостиницы, разговаривающего с Никола Давидом.

Начала разговора Шико, как мы знаем, не слышал, однако из тех слов, которые ему удалось уловить, явствовало, что Давид всячески выказывает перед хозяином свою преданность королю и даже намекает на некую важную миссию, якобы возложенную на него господином де Морвилье.

Пока он так говорил, хозяин гостиницы слушал с видом несомненно почтительным, но в то же время довольно безучастным, и едва удостаивал адвоката ответом. Шико даже показалось, что он улавливает то ли во взгляде хозяина, то ли в интонациях его голоса иронию, заметную особенно отчетливо всякий раз, когда адвокат произносил имя короля.

— Эге! — сказал Шико. — Наш хозяин, часом, не лигист ли? Черт подери! Я это выясню.

И, поскольку в комнате Никола Давида не говорилось ничего интересного, Шико решил подождать, пока хозяин гостиницы не соблаговолит нанести ему визит.

Наконец дверь открылась.

Хозяин вошел, почтительно держа свой колпак в руке, но на лице его еще сохранялось то подмеченное Шико насмешливое выражение, с которым он беседовал с мэтром Никола Давидом.

— Присядьте, любезный хозяин, — сказал Шико, — и, прежде чем мы окончательно договоримся, выслушайте мою историю.

Хозяин явно недоброжелательно отнесся к такому вступлению и даже отрицательно мотнул головой в знак того, что он предпочитает оставаться на ногах.

— Как вам угодно, сударь, — сказал Шико.

Хозяин снова мотнул головой, как бы желая сказать, что он здесь у себя и может делать, что ему угодно, не ожидая приглашения.

— Сегодня утром вы меня видели вместе с монахом, — продолжал Шико.

— Да, сударь, — подтвердил хозяин.

— Тише. Об этом не надо говорить… Монах этот изгнан из монастыря.

— Вот как! — сказал хозяин. — Может статься, он переодетый гугенот?

Шико принял вид оскорбленного достоинства.

— Гугенот! — проговорил он с отвращением. — Вы сказали — гугенот? Знайте, этот монах — мой родственник, а в моей родне нет гугенотов. И что это вам взбрело в голову? Добрый человек, вы должны краснеть от стыда, говоря такие нелепости.

— Э, сударь, — сказал хозяин, — всякое бывает.

— Только не в моем семействе, сеньор содержатель гостиницы! Напротив, этот монах есть самый что ни на есть злейший враг гугенотов. Поэтому-то он и впал в немилость у его величества Генриха Третьего, который, как вам известно, поощряет еретиков.

Хозяин, по-видимому, начал проникаться живейшим сочувствием к гонимому Горанфло.

— Тише, — предупредил он, поднося палец к губам.

— То есть как тише? — спросил Шико. — Неужели в вашу гостиницу затесались люди короля?

— Боюсь… — сказал хозяин, кивнув головой. — Там, в комнате рядом, есть один приезжий.

— Ну, тогда, — сказал Шико, — мы оба, я и мой родственник, немедленно покидаем вас, ибо он изгнан и его преследуют.

— А куда вы пойдете?

— У нас есть два-три адреса, которыми нас снабдил один содержатель гостиницы, наш друг мэтр Ла Юрьер.

— Ла Юрьер! Вы знаете Ла Юрьера?

— Тс-сс! Не называйте его имени. Мы познакомились накануне ночи святого Варфоломея.

— Теперь, — сказал хозяин, — я вижу, что вы оба, ваш родственник и вы, — святые люди; я тоже знаю Ла Юрьера. Купив эту гостиницу, я даже хотел, в знак нашей дружбы, дать ей то же название, что и у его заведения, — “Путеводная звезда”, но гостиница уже приобрела некоторую известность с вывеской “Под знаком креста”, и я побоялся, как бы перемена названия не отразилась на доходах. Значит, вы сказали, сударь, что ваш родственник…

— …имел неосторожность в своей проповеди заклеймить гугенотов. Проповедь имела огромный успех. Его величество, всехристианнейший король, разгневанный этим успехом, свидетельствующим о настроении умов, приказал разыскать моего брата и заточить в тюрьму.

— И тогда? — спросил хозяин, уже не пытаясь скрыть своего сочувствия.