Графиня де Шарни

Торговки рыбой слезали со своих лошадей, вернее, с лошадей гвардейцев, приторачивая к седлу сабли и карабины; рыночные торговки и грузчики слезали с пушек, представавших во всей своей пугающей наготе.

Толпа образовала хоровод вокруг королевской кареты, оттеснив от нее солдат национальной гвардии и депутатов, — страшный символ грядущих событий!

Эти люди с самыми лучшими намерениями, желая выказать членам королевской семьи свою радость, пели, орали, выли, женщины целовались с мужчинами, мужчины заставляли женщин подпрыгивать, как в бесстыдных кермессах на полотнах Тенирса.

Все это происходило почти в полной темноте, потому что день выдался хмурый и дождливый; вот почему толпа, освещаемая лишь пушечными фитилями да огнями фейерверка, приобретала из-за игры света и тени какой-то фантастический, сатанинский вид.

Полчаса продолжались крики, гомон, пение, танцы по колено в грязи; наконец кортеж грянул протяжное «ура!»; все имевшие при себе оружие: мужчины, женщины, дети — разрядили его в воздух, нимало не заботясь о пулях, зашлепавших мгновение спустя по лужам, подобно крупным градинам.

Дофин и его сестра расплакались: они так испугались, что забыли о голоде.

Кортеж двинулся вдоль набережной и наконец прибыл на площадь перед ратушей.

Там войска были построены в каре, чтобы пропустить только королевский экипаж, преградив путь любому, кто не был членом королевской семьи или Национального собрания.

В это время королева заметила в толпе Вебера, доверенного камердинера, своего молочного брата, австрийца, приехавшего вместе с ней еще из Вены; он изо всех сил пытался, несмотря на запрет, пройти вместе с королевой в ратушу.

Она его окликнула.

Вебер подбежал к ней.

Еще будучи в Версале, он обратил внимание на то, что толпа оказывает знаки уважения национальной гвардии; тогда, чтобы придать себе значительности и тем самым иметь возможность быть полезным королеве, Вебер надел мундир национального гвардейца, присовокупив к костюму простого добровольца знаки отличия офицера штаба.

Главный конюший Марии Антуанетты одолжил ему коня.

Чтобы не вызывать ничьих подозрений, он во время всего пути держался в стороне, готовый, разумеется, приблизиться к королеве, если в этом возникнет необходимость.

Как только королева окликнула его, он сейчас же оказался рядом с ней.

— Зачем ты пытаешься ворваться силой, Вебер? — спросила королева, по привычке обращаясь к нему на «ты».

— Чтобы быть рядом с вами, ваше величество.

— Ты мне не нужен в ратуше, Вебер, — возразила королева, — а вот в другом месте ты можешь мне очень пригодиться.

— Где, ваше величество?

— В Тюильри, дорогой Вебер, в Тюильри, где никто нас не ждет; если ты не приедешь туда раньше нас, у нас не будет там ни постели, ни комнаты, ни даже куска хлеба.

— Какая прекрасная мысль, ваше величество! — вмешался король.

Королева разговаривала по-немецки; король понимал этот язык, но говорить на нем не мог и потому заговорил по-английски.

Толпа тоже слышала слова королевы, но никто ничего не понял. Чужая речь, к которой народ испытывал инстинктивное отвращение, вызвала вокруг кареты ропот, готовый перейти в рев; однако в это время в каре образовался проход — в нем и скрылся королевский экипаж.

Байи, одна из трех самых популярных личностей эпохи, тот самый Байи, кого мы уже видели во время первого путешествия короля, когда штыки, ружья и пушечные жерла утопали в букетах цветов, о которых словно забыли в этом втором путешествии, — итак, Байи встречал короля и королеву у подножия импровизированного трона, наспех сработанного, плохо укрепленного, поскрипывавшего под бархатной обивкой, — в полном смысле слова случайного трона!

Мэр Парижа почти слово в слово повторил речь, с которой он обратился к королю в прошлый раз.

Король ответил:

— Я всегда с радостью и доверием возвращаюсь к жителям моего доброго города Парижа.

Король говорил тихо, едва ворочая языком от изнеможения и голода. Байи повторил слова короля во всеуслышание. Однако, намеренно или случайно, но он опустил слово «доверием».

Королева это заметила.

Она была рада возможности излить накопившуюся в ее сердце горечь.

— Прошу прощения, господин мэр, — сказала она достаточно громко для того, чтобы окружавшие не упустили ни единого ее слова, — либо вы плохо слышали, либо у вас короткая память.

— Что случилось, ваше величество? — пролепетал Байи, обращая к королеве удивленный взгляд; будучи астрономом, он прекрасно изучил небо, но так плохо знал землю!

У нас в каждой революции есть свой астроном, и этого астронома подстерегает на пути предательский колодец, куда он непременно попадет.

Королева продолжала:

— Король сказал, что всегда с радостью и доверием возвращается к жителям своего доброго города Парижа. Если можно усомниться в том, что он испытывает радость, то, по крайней мере, пусть все знают, что он приехал сюда с доверием.

Она поднялась по ступенькам и села на трон рядом с королем, приготовившись выслушать речи выборщиков.