Графиня де Шарни. Части 1, 2, 3

— Да, господин граф, — ответил Босир, — вы правы: я не стал бы ничего менять. Увы, в те времена я был разлучен с моей любимой Николь.

— И кроме того, вас преследовала полиция по поводу вашего португальского дела… Что сталось с этим чертовым делом, господин де Босир? Насколько я помню, это было гнусное дело?!

— Оно провалилось и утонуло в пучине забвения, господин граф, — отвечал Босир.

— Ну, тем лучше, ведь оно, должно быть, причиняло вам немалое беспокойство. Впрочем, советую вам не очень-то рассчитывать на то, что все надежно скрыто в пучине. В полиции есть опытные ныряльщики; в какой бы мутной и глубокой воде ни пришлось им искать, всегда легче выловить гнусное дельце, нежели прекрасную жемчужину.

— Знаете, господин граф, если бы не нищета, в какой мы погрязли…

— …вы были бы счастливы? Вы хотите сказать, что для полноты счастья вам не хватает всего какой-нибудь тысячи луидоров?

Глаза Николь загорелись; глаза Босира метали молнии.

— О да! — вскричал последний. — Если бы у нас была тысяча луидоров, то есть двадцать четыре тысячи ливров, мы могли бы купить на половину этих денег домик, а другую половину обратить в небольшую ренту. Я стал бы землепашцем!

— Как Цинциннат…

— А Николь могла бы полностью посвятить себя воспитанию нашего сына!

— Как Корнелия… Ах, черт побери! Господин де Босир, это стало бы не только примером для других, это было бы чрезвычайно трогательно. Разве вы не надеетесь заработать эти деньги в деле, какое вы ведете в этот момент?

Босир вздрогнул.

— О каком деле вы говорите?

— Я говорю о деле, в котором вы выдаете себя за гвардейского сержанта; я говорю о деле, ради которого вы отправляетесь сегодня вечером на свидание, назначенное под аркадами на Королевской площади.

— О, господин граф! — умоляюще сложив руки, воскликнул тот.

— Что?

— Не губите меня!

— Хорошенькое дело! Да вы бредите! Разве я начальник полиции, чтобы губить вас?

— A-а, я тебе сто раз говорила, что ты ввязываешься в грязное дело! — воскликнула Николь.

— А вы знаете, что это за дело, мадемуазель Леге? — спросил Калиостро.

— Нет, господин граф, однако догадаться нетрудно… когда он что-то от меня скрывает, я могу быть уверена, что дело дрянь!

— Ну, что касается этого дела, дорогая мадемуазель Леге, вы ошибаетесь: оно, напротив, может быть отличным.

— A-а, вот видишь?! — вскричал Босир. — Господин граф — благородный человек, господин граф понимает, что вся знать заинтересована…

— …в том, чтобы оно удалось. Правда и то, что простой народ, напротив, заинтересован в том, чтобы оно провалилось. А теперь послушайте меня, дорогой господин де Босир, — вы, должно быть, понимаете, что совет, который я вам дам, — это совет истинно дружеский — так вот, если вы мне верите, вы не примете ни сторону знати, ни сторону простого народа.

— В чьих же интересах я должен действовать?

— В своих собственных.

— В моих?..

— Ну, разумеется, в твоих! — вмешалась Николь. — Черт побери! Довольно ты думал о других, пора позаботиться и о себе!

— Вы слышите? Она говорит, как святой Иоанн Златоуст. Запомните, господин де Босир, что в любом деле есть хорошие и плохие стороны. То, что хорошо для одних, оборачивается злом для других. Любое дело, каким бы оно ни было, не может быть либо только плохим, либо только хорошим для всех разом. Так вот, вопрос только в том, чтобы оказаться с нужной стороны.

— Ага! А сейчас, кажется, я оказался не с той стороны, так?

— Не совсем так, господин де Босир. Нет, совсем не так. Я бы даже утверждал, что, если вы станете упрямиться — а вы знаете, что я иногда беру на себя смелость прорицать, — так вот, если вы на сей раз заупрямитесь, вы подвергнете риску не только свою честь, не только состояние, но и жизнь… Да, вас, по всей видимости, повесили бы!

— Сударь! — пытаясь изо всех сил сохранить спокойствие и в то же время утирая градом катящийся с него пот, произнес Босир, — дворян не вешают!

— Это правда. Однако для того, чтобы добиться казни через отсечение головы, вам придется представить доказательства, что, возможно, займет много времени, так много, что суду надоест ждать, и он прикажет вас повесить. На это вы мне скажете, что ради великой идеи можно принять любую казнь:

Не плаха, но преступление бесчестит[10], — как сказал великий поэт.

— Однако… — все более бледнея, пролепетал Босир.

— Да, однако вы не настолько дорожите своими принципами, чтобы жертвовать ради них жизнью. Понимаю… Дьявольщина! "Живем один лишь раз", — как сказал другой поэт; он не столь велик, как первый, но в данном случае мог бы над ним восторжествовать.

— Господин граф! — выдавил из себя наконец Босир. — За то недолгое время, когда я имел честь с вами общаться, я успел заметить, что вы умеете так говорить о некоторых вещах, что у робкого человека волосы могли бы встать дыбом.

— Черт возьми, это не нарочно! И потом, вы-то не робкого десятка!

— Нет, — произнес Босир, — я далеко не робок. Однако бывают обстоятельства…