Графиня де Шарни. Части 1, 2, 3

Катрин снова уронила голову на подушку, а г-жа Клеман с чувством выполненного долга вернулась к креслу.

Питу вздохнул: он думал, что Катрин его не увидела.

Но Питу заблуждался: когда он помогал г-же Клеман приподнимать девушку, чтобы она выпила лекарство, Катрин, опускаясь на подушку, приоткрыла глаза и, с трудом бросив взгляд из-под опущенных ресниц, увидела, как ей показалось, Питу.

Однако в горячечном бреду, не отпускавшем ее вот уже третьи сутки, перед ней промелькнуло столько видений, то и дело появляющихся и исчезавших, что она решила, будто Питу почудился ей в одном из ее кошмаров.

Стало быть, вздох Питу был не столь уж неуместен.

Однако появление старого друга, к которому Катрин бывала временами так несправедлива, произвело на больную впечатление более глубокое, чем все предыдущие видения. Ее веки был по-прежнему опущены, ей уже стало немного лучше и даже показалось, что она видит перед собой храброго путешественника, хотя в постоянно путавшихся мыслях представляла себе молодого человека рядом с ее отцом в Париже.

Мысль о том, что это действительно Питу, а не плод ее больного воображения, заставила ее медленно раскрыть глаза, чтобы убедиться, на прежнем ли месте тот, кого она видела.

Разумеется, он был на месте.

Видя, что глаза Катрин открылись и остановились на нем, Питу так и расцвел. А когда в ее глазах снова засветились жизнь и сознание, Питу протянул к ней руки.

— Питу! — прошептала больная.

— Мадемуазель Катрин! — вскричал Питу.

— А? — спохватилась г-жа Клеман, поднимая голову.

Катрин бросила беспокойный взгляд на сиделку и, вздохнув, снова уронила голову на подушку.

Питу догадался, что присутствие г-жи Клеман мешает Катрин.

Он подошел к сиделке.

— Госпожа Клеман! — зашептал он. — Не отказывайте себе в сне. Вы отлично знаете, что господин Реналь оставил меня для того, чтобы присмотреть за мадемуазель Катрин, а вы в это время можете передохнуть.

— Да, правда! — промолвила г-жа Клеман.

Славная женщина будто только и ждала разрешения: она откинулась в кресле, глубоко вздохнула и спустя минуту засопела, а еще через несколько минут раздался мощный храп, свидетельствовавший о том, что она на всех парусах устремилась в сказочное царство сна, по которому обычно могла путешествовать лишь в мечтах.

Катрин с изумлением следила за Питу и со свойственной больным остротой восприимчивости не пропустила ни единого слова из его разговора с г-жой Клеман.

Питу постоял около сиделки, решив убедиться, что она в самом деле спит; когда сомнений в этом у него не осталось, он подошел к Катрин, покачал головой и в отчаянии уронил руки.

— Ах, мадемуазель Катрин! — промолвил он. — Я знал, что вы его любите, но не знал, что так сильно!

XXI ПИТУ-НАПЕРСНИК

Питу произнес эти слова так, что Катрин поняла и его большую боль, и его великую доброту.

Ее глубоко тронули оба эти чувства, исходившие из самого сердца славного малого, который не сводил с нее печальных глаз.

Пока Изидор жил в Бурсонне, пока Катрин знала, что возлюбленный находится в трех четвертях льё от нее, — короче говоря, пока она была счастлива, не считая небольших размолвок с Питу из-за настойчивости, с какой он пытался повсюду следовать за ней, да некоторого беспокойства, причиняемого отдельными местами писем ее отца, девушка прятала свою любовь от всех, словно сокровище, которое она до последнего обола хотела сохранить для себя одной. Когда же Изидор уехал, Катрин осталась одна, а блаженство сменилось несчастьем, она тщетно пыталась найти в себе мужество, равное ее недавнему эгоизму, понимая, что для нее было бы большим облегчением встретить такого человека, с которым она могла бы поговорить о красавце-дворянине, только что ее оставившем в полном неведении, когда ждать его возвращения.

Она не могла поговорить об Изидоре ни с г-жой Клеман, ни с доктором Реналем, ни с матерью и очень страдала оттого, что была обречена на молчание. И вдруг в ту минуту, когда она меньше всего этого ожидала, Провидение распорядилось так, что перед ее взглядом, только что вновь обретшим жизнь и разум, предстал друг; она в этом сомневалась, пока он молчал; однако все ее сомнения рассеялись, стоило ему заговорить.

Услышав слова сочувствия, с таким трудом вырвавшиеся из сердца несчастного племянника тетушки Анжелики, Катрин не стала скрывать своих чувств.

— Ах, господин Питу! — проговорила она. — Если бы вы знали, как я несчастлива!

С этой минуты преграды между ними как не бывало.

— Во всяком случае, хоть разговор о господине Изидоре и не доставит мне большого удовольствия, — подхватил Питу, — но если это будет вам приятно, мадемуазель Катрин, я могу вам о нем кое-что сообщить.

— Ты? — удивилась Катрин.

— Да, я, — отвечал Питу.

— Так ты его видел?

— Нет, мадемуазель Катрин, но мне известно, что он в добром здравии прибыл в Париж.