Графиня де Шарни. Части 4, 5, 6

И карета двинулась в путь, а за ней — кортеж с криками: «Да здравствует Национальное собрание!»

Так в лице Барнава и Петиона в карету короля уселся простой люд.

Что касается оснований на это, он их получил еще 14 июля, а также 5 и 6 октября.

Наступило молчание; все, кроме Петиона, замкнувшегося в своей суровости и казавшегося ко всему равнодушным, разглядывали остальных.

С позволения читателя мы скажем несколько слов о только что появившихся на сцене действующих лицах.

Жерому Петиону, называемому также де Вильнёвом, было на вид года тридцать два; у него были грубые черты лица, и все его достоинства заключались в восторженности, а также в четком и добросовестном следовании своим политическим принципам. Он родился в Шартре, там же стал адвокатом, потом, в 1789 году, его послали в Париж в качестве члена Национального собрания. Ему суждено было стать мэром Парижа, насладиться популярностью, превзошедшей известность таких людей, как Байи и Лафайет, и погибнуть в бордоских ландах, где он был растерзан волчьей стаей. Друзья называли его «добродетельным Петионом». Он да еще Камилл Демулен уже были республиканцами, когда во Франции о таком, кроме них, еще никто не имел понятия.

Пьер Жозеф Мари Барнав родился в Гренобле; ему было не более тридцати лет; будучи избран в Национальное собрание, он сделал себе имя и стал весьма популярен благодаря борьбе с Мирабо в то время, когда звезда депутата от Экса уже закатывалась. Все те, кто считал себя врагами великого оратора — а Мирабо пользовался привилегией гениального человека числить своим врагом любую посредственность, — стали друзьями Барнава; они его поддерживали, возвышали, возвеличивали в бурных схватках, сопровождавших последние годы жизни прославленного трибуна. Это был — мы говорим о Барнаве — тридцатилетний молодой человек; как мы уже сказали, он выглядел не более чем на двадцать пять лет; у него были огромные голубые глаза, большой рот, вздернутый нос, пронзительный голос. Впрочем, он был довольно изящен, слыл забиякой и дуэлянтом, был похож на молодого офицера в цивильном платье. Он производил впечатление сухого, холодного и злобного человека, однако на самом деле был лучше, чем мог показаться на первый взгляд.

Он принадлежал к партии конституционных роялистов.

В ту минуту как он занимал место на переднем сиденье напротив королевы, Людовик XVI сказал:

— Господа! Я с самого начала вам заявляю, что в мои намерения не входило покидать пределы королевства.

Не успев сесть, Барнав замер и посмотрел на короля.

— Вы говорите правду, государь? — спросил он. — В таком случае, это слова, которые спасут Францию.

И он сел.

И произошло нечто необъяснимое между этим человеком, выходцем из буржуазии небольшого провинциального городка, и женщиной, наполовину низвергнутой с одного из величайших тронов мира.

Оба они пытались прочесть мысли друг друга, и не как политические враги, надеющиеся обнаружить какую-нибудь государственную тайну, а как мужчина и женщина, пытающиеся постичь тайну любви.

Каким образом закралось в сердце Барнава это чувство, а через несколько минут было замечено проницательной Марией Антуанеттой?

Об этом мы и поведаем, обнародовав одну из тех записных табличек сердца, что составляют тайные легенды истории и в дни великих судьбоносных решений способны перевесить тяжелые тома с пересказом официальных событий.

Барнав, претендовавший во всем на роль последователя и преемника Мирабо, считал, что он уже занял место великого оратора на трибуне.

Однако оставалась еще одна сторона дела.

В глазах всех — мы-то знаем, как это обстояло в действительности, — Мирабо был удостоен доверия короля и благосклонности королевы. Одна-единственная встреча для переговоров, которой ему удалось добиться в замке Сен-Клу, разрослась в сплетнях в многочисленные тайные аудиенции, причем самомнение Мирабо обратилось в дерзость, а снисходительность королевы — в слабость. В описываемые нами времена было принято не только клеветать на бедную Марию Антуанетту, но и верить в эту клевету.

В своих честолюбивых мечтаниях Барнав доходил до того, что хотел во всем быть преемником Мирабо; вот почему он так упорно боролся за это назначение, чтобы вместе с двумя другими комиссарами его отправили навстречу королю.

Он был назначен и приехал сюда с уверенностью в том, что, в случае если ему не хватит таланта заставить себя полюбить, ему достанет, по крайней мере, могущества вызвать к себе ненависть.

Королеве было довольно быстрого женского взгляда, чтобы если не угадать, то почувствовать все это. Кроме того, она догадалась, что главным образом заботило Варнава в эти минуты.

За четверть часа, пока молодой депутат сидел напротив нее, он раз шесть обернулся, пристально вглядываясь в троих сидевших на козлах людей, а с козел переводил взгляд на королеву, всякий раз все более суровый и враждебный.

Барнаву было известно, что один из этих троих — кто именно, он не знал — граф де Шарни, тот самый, кого молва называла любовником королевы.