Илона спокойно восприняла мой наказ, лишь спросила, что будет с ее собственной семьей, если она меня убьет, защищая моего ребенка. Она задала такой вопрос не случайно. Случись подобное, думаю, Ференц сжег бы всю деревню, в которой жила моя убийца. Тогда я написала ей особую бумагу, которую она, я уверена, хранила, как зеницу ока. Эта бумага гарантировала ее безопасность. Я решила, что если ей предстоит стать моей убийцей, она вложит в мою руку тот самый кинжал и положит рядом с моим телом мое последнее письмо. Именно его я дала ей, в нем я просила никого не винить в моей смерти, говорила, что я устала от жизни и не хочу больше, чтобы земля носила мое грешное тело. Я уверена, что это письмо снимет любые подозрения с кого бы то ни было, и уверена в том, что Ференц сможет убедить себя в том, что моя душа попадет в рай, если он затратит достаточно средств на все церковные формальности. Мне было все равно. Смерть означала для меня, что моему предсказанному будущему не суждено сбыться, а куда попадет после этого моя душа, мне было безразлично.
Я видела по выражению умных глаз Илоны, что она считает все, о чем я говорю ей, чем-то вроде барского каприза. Должно быть, она полагала, что хозяйка хочет запугать ее, но не желает прямо говорить о том, что ее деревню покроют колья с насаженными на них жителями, в числе которых будет и она, и ее семья, если с ребенком что-нибудь случиться. Мне кажется, она считала, что я готова произнести слова о собственной смерти, боясь даже сказать о смерти ребенка.
Илона думала так до того случая, пока не увидела изуродованное тело молодой кухарки, которая просто пересолила мясо.
Какое же это счастье, когда у тебя есть ребенок! Я часами могла наблюдать за тем, как спит моя маленькая Анна, оберегая ее покой как зеницу ока. Когда ей не было и месяца, я боялась, что она умрет во сне. Ведь в первые дни жизни младенца подстерегает множество опасностей. Его может настигнуть болезнь, его может украсть ведьма, чтобы претворить в жизнь свое черное колдовство. За детьми охотятся и те ужасные существа, о которых не принято говорить вслух. Я знала, что явись одно из них темной безлунной ночью за моей Анной, лишь я смогу защитить ее от чудовища. Я была уверена, что если одно из подобных существ приблизится к колыбельке Анны, мой дракон не будет спать, как тогда, когда нечестивцы рвали на части моих бедных сестер. Он восстанет и как огненный вихрь сожжет любое создание, посмевшее желать зла моему ребенку. Будь то хоть сам Дьявол, повелевающий исчадиями ада…
Каждый новый день, проведенный с Анной, приносил мне новые открытия. Вот она улыбается. Как прекрасны эти ямочки на щеках, эти сияющие глаза, эти крохотные ручонки, которые она тянет к свету. Пока она не умеет говорить, но я вижу, что очень старается. Я вижу, какой она вырастет умной и красивой.
Я переверну все страны, до которых можно доехать за год для того, чтобы помочь найти ей достойного жениха. У нашей семьи достаточно денег для того, чтобы не обращать внимание на богатство будущего мужа моей милой Анны. Будь у его семьи лишь пара замков да несколько сотен крестьян, будь он принцем или наследником богатейшей фамилии — все это не важно. Я не буду навязывать свою волю Анне, я позволю ей то, чего лишены многие женщины знатных родов. То, чего даже мне не было позволено. Я дам ей свободу выйти замуж по любви. Не могу сказать, что мой с Ференцем брак был лишен любви. Но наш брак, в любом случае, был предопределен. И то, что мы любим друг друга — это приятное, но совсем необязательное условие современного брака. Я видела многие семьи, где мужа и жену не связывает ничего, кроме взглядов их семей на выгодность родства. Клянусь, мою Анну никогда не постигнет такая участь!
Когда росла Анна, я открывала вместе с ней прекрасный мир. Я металась в горячке вместе с ней, когда ей случалось простудиться, я чувствовала ее боль, если она случайно ранила себя. В это счастливое время я поняла, что жизнь обычных людей тоже имеет смысл. Тех, которые не получали от судьбы обещания невероятного счастья в неизвестном, но прекрасном будущем. То счастье, которое мать испытывает, растя своих детей, стоит платы, которую смерть берет с каждого в его последний час.
В это счастливое время я продолжала заполнять книгу, испещренную крестами. Но я почти ничего не помнила о каждом новом убийстве. Мне казалось, что я разделена на несколько частей. Одна живет обычной жизнью счастливой и любящей матери, а другая все больше походит на ужасное чудовище из моих детских снов. Где-то между этими двумя крайностями жила мечта, навеянная лесным видением. Я, несмотря на то, что в моей жизни достаточно счастья, не могла отказаться от того удивительного предчувствия неземного блаженства, которое ждало меня там. Да и кот не давал мне забыть о книге.