Графиня Гизела

Да и помимо этого молодой девушке природа, видимо, отказала в инстинкте, который обычно влечет женщину к детям, незамедлительно делая из нее опытную няньку. Она откинулась назад, опустила руки и с ужасом посмотрела на мальчика. Она была оскорблена подобной бесцеремонностью пасторши, что проявлялось в нервном покусывании нижней губы.

– Ах! И как этот почтенный полевой цветок умеет выражаться! Какая великодушная жертва была принесена в этом благочестивом доме «милой гостье»! – продолжала госпожа фон Гербек со смехом. – Боже, этакая деревенская особа, и туда же, сантименты с цветочками! На вашем месте я бы отправила эти горшки на то место, куда их поставил расстроенный супруг, в противном случае вы будете отвечать за каждый высохший листок. Советую вам сделать это немедленно, если у вас нет охоты поливать драгоценную оранжерею госпожи пасторши.

Маленькая Гизела внимательно наблюдала за происходящим.

Она встала со стула и с волнением посмотрела своими большими умными глазами на гувернантку, в то время как яркий румянец проступил на ее бледных щеках.

– Цветы останутся здесь, – быстро сказала она. – Я не хочу, чтобы их выбрасывали, мне их жалко.

Голос и жесты девочки говорили о том, что она привыкла повелевать. Госпожа фон Гербек обняла ее и с нежностью поцеловала в лоб.

– Нет, нет, – заговорила она, – с цветами ничего не сделают, если так хочет моя милочка…

Между тем Фрицхен, грызя свой сухарь, вздумал угостить им Ютту: вытащив лакомство изо рта, он той же вымазанной рукой ткнул им в губы девушки, которая в ужасе отшатнулась. Маленькая графиня громко расхохоталась – момент показался ей очень забавным.

– Но, Гизела, дитя мое, как можешь ты так смеяться? – с мягкостью стала выговаривать ей госпожа фон Гербек. – Разве ты не видишь, что бедная фрейлейн фон Цвейфлинген испугана до смерти этим маленьким пентюхом? И в самом деле, с какой стати мы должны прерывать нашу приятную беседу? – продолжила она раздраженно. – Постойте, я сейчас все устрою.

Поднявшись, она взяла ребенка с колен Ютты и посадила его на пол.

В ту же минуту Гизела подсела к мальчику и положила ему на плечи свои худенькие ручки. Она уже больше не смеялась. На лице ее выражалось и жалость к ребенку, и упорство относительно гувернантки.

– Fi done[2], дитя мое, прошу тебя, оставь этого грязного мальчишку, – брезгливо сказала госпожа фон Гербек. Маленькая графиня ничего не ответила, но взгляд, который она бросила на гувернантку, сверкнул гневом.

Надо сознаться, немало трудностей представляло положение гувернантки при подобном ребенке, но, как уже было сказано, она была найдена «вполне подходящей» воспитательницей для маленькой графини и отлично умела помочь себе в затруднительных случаях.

– Как, моя милочка не хочет слушаться? – проговорила она почти со страстной нежностью. – Ну что ж, останься, сиди, если это тебе так хочется. Но что бы сказал пап'a, если бы увидел свою маленькую имперскую графиню Штурм сидящей, как какая-нибудь нянька, на полу, рядом с этим неумытым ребенком! Или если бы это увидела бабушка… Помнишь, ангелочек мой, как она сердилась и бранилась, когда в прошлом году по твоей просьбе жена егеря Шмидта посадила тебе на колени своего ребенка? Милая, дорогая бабушка умерла, но ты знаешь, что с неба она может видеть, что делает ее маленькая Гизела. Она, верно, очень огорчена, потому что тебе это не пристало.

«Не пристало!» Это была заколдованная фраза, посредством которой управляли душой ребенка. Девочка была еще слишком мала, чтобы проникнуться аристократическим духом, но слов «не пристало», так часто употребляемых «милой, дорогой бабушкой», оказалось вполне достаточным, ибо сама бабушка представлялась маленькой внучке идеалом всего самого высокого и непогрешимого.

Брови еще были гневно сдвинуты, глаза с беспокойством следили за сидевшим на полу ребенком, но, когда гувернантка своими мягкими белыми руками с нежностью обняла худенькие плечи девочки, увлекая ее за собой на софу, Гизела, как пойманная птичка, без сопротивления последовала за ней. Фрицхен почувствовал себя одиноким и покинутым. Он бросил сухарь и стал тянуть к ним свои ручонки, но никто не обращал на него внимания, лишь госпожа фон Гербек, сделав сердитое лицо, погрозила ему пальцем. Глаза ребенка наполнились слезами, и он разразился громким плачем.

Вскоре на лестнице послышались быстрые шаги и пасторша вошла в комнату. Дамы, обнявшись, сидели на софе, как бы желая показать, что им нет никакого дела до ее плебейского потомства.

Ни единого слова не произнесено было оскорбленной матерью, лишь на одно мгновение глубокая бледность покрыла ее румяное лицо. Она подняла ребенка с холодного пола, завернула его в платок и направилась к двери.

– Любезная госпожа пасторша, – крикнула ей вслед гувернантка, на которую все же произвело впечатление молчаливое достоинство той, – я весьма сожалею, что мы не смогли занять вашего сына, но он был ужасно беспокоен, а фрейлейн фон Цвейфлинген еще слишком слаба.