Графиня Гизела

– Насколько я помню, при каждом моем посещении Аренсберга вы пытались обращаться ко мне за чем-то. Как и всякий другой, вы должны были бы знать, что я езжу сюда единственно с целью видеться со своим ребенком и при этом откладываю в сторону все дела… Но раз вы здесь и если вы будете столь кратки, – продолжал он, глядя на часы, – что объясните дело ваше в пять минут, то говорите… Но выйдемте отсюда – не могу же я давать вам аудиенцию в комнате фрейлейн фон Цвейфлинген!

И, войдя в соседнюю комнату, он прислонился к оконному косяку, скрестив на груди руки. Горный мастер последовал за ним.

– Ваше превосходительство, – начал мастер, – я хотел лично передать вам то, что письменно уже неоднократно повторял, однако без всяких последствий.

– Так, так, – перебил министр, – не трудитесь говорить далее, я наперед знаю, в чем дело! Вы требуете увеличения заработной платы нейнфельдским горнорабочим, так как картофель плохо уродился… Да вы, сударь, помешались на ваших вечных просьбах, вы и нейнфельдский пастор!.. Не думаете ли вы, что мы золото сыплем пригоршнями и ничего иного не делаем, как только читаем ваши донесения и помышляем лишь об этих жалких гнездах, что здесь лепятся наверху?.. Ни пфеннига не будет прибавлено, ни пфеннига!.. – Он сделал несколько шагов. – Да и к тому же, – продолжал он, останавливаясь, – дело не так еще скверно, как вы и некоторые другие желают это представить, – народ смотрит здоровяком.

– Ваше превосходительство, – возразил горный мастер взволнованным голосом, – народ еще не мрет от голода, но если бы голодный тиф уже свирепствовал, так поздно было бы нам обращаться к вам – умирающему хлеб не нужен… Нелепо было бы ждать, чтобы правительство вникало в нужды народа – у него, как вы изволили выразиться, есть свои иные дела, – но, полагаю я, мы-то на что же поставлены, мы, живущие среди народа?

– Отнюдь не для этого, господин мастер, – перебил его министр, презрительным взглядом смерив молодого чиновника. – Ваше дело рассчитывать еженедельно рабочих, а достаточно ли им бывает этого, жаловаться или нет – это их дело… Вы чиновник его светлости, и ваша прямая обязанность состоит в том, чтобы блюсти интересы своего государя.

– Так именно я и поступаю, разумея лишь несколько иначе свои обязанности, чем ваше превосходительство, – проговорил с твердостью горный мастер. – Каждый чиновник, высоко ли, низко ли он поставлен, служит государю и в то же время народу, являясь как бы посредствующим лицом между обоими: в его воле укрепить любовь народа с царствующей династией… Я могу лишь тогда назваться верным слугой своего государя, когда буду заботиться о благосостоянии вверенных мне людей, будучи убежден, что я, собственно-то, и поставлен, чтобы…

– Как две капли воды благочестивый нейнфельдский пастор! – прервал насмешливо министр. – Беретесь вы не за свое дело, господа! Вам ли учить правительство, как оно должно поступать!.. Однако любопытно мне услышать от вас, каким путем должны мы приобрести необходимые средства, ибо, повторяю вам, для подобных целей мы абсолютно не имеем денег… Или, может быть, вы полагаете, что его светлость должен отказаться от предполагаемой увеселительной поездки в будущем месяце? Или потребуете, чтобы отменен был сегодняшний придворный бал?

Пальцы прекрасной, сильной руки горного мастера невольно сжались в кулак – высокомерный, насмешливый тон министра был возмутителен. Однако, преодолевая волнение, молодой человек довольно сдержанно возразил:

– Если бы государь знал, что у нас здесь делается, то, наверно, бы отказался от путешествия, ибо у него есть сердце. И, к чести наших барынь, которые сегодня вечером явятся ко двору, хочу я думать, что, в пользу голодающих, они откажутся от танцев… Многое могло бы быть иначе, когда…

– Когда бы меня не было, не правда ли? – прервал министр с сардонической улыбкой, ударяя по плечу молодого человека. – Да, любезнейший, я держусь того божественного принципа, по которому деревья не могут расти до неба… Ну и довольно!.. Ко мне, менее чем к кому-либо, должны вы обращаться с подобными сентиментальными идеями, ибо я ни в коем случае не служитель народа, как вы изволили остроумно заметить, но единственно и исключительно сберегатель и множитель блеска династии – это моя единственная цель, иной я не знаю.

Он опять прошелся по комнате, заложив за спину руки.

– Вы неисправимый мечтатель, я знаю вас! – произнес он после небольшой паузы. Внезапно в голосе его послышалась мягкость: – С вашими так называемыми гуманными воззрениями вам, должно быть, невыносимо здесь – я вижу это, но помочь в том смысле, как вы желаете, я не могу… Но я хочу вам нечто предложить. – При этих словах длинные ресницы опустились еще ниже, совершенно скрывая выражение глаз. – Мне не стоит никакого труда блестящим образом устроить вас в Англии.