– Не тревожьтесь, милостивая государыня, – сказала пасторша, обращаясь к гувернантке и пожимая протянутую ей Гизелой руку. – Я не принимаю этого уже ради самой графини!.. Да благословит Бог ваше доброе сердце!.. Из-за меня вы не должны иметь ни единой горькой минуты!.. Вам же я еще раз говорю, – прибавила она, обращаясь к гувернантке, – вы прогнали человека, «раздавили ехидну», как вы сами говорили, лишили его призвания, что в тысячу раз тяжелее для него, чем потеря средств к существованию… Да, теперь такое время, что вы делаете все, что вам угодно, ибо сила на вашей стороне!.. Но не думаете ли вы, что, если теперь вы истину попираете ногами, так и всегда будет?.. Взгляните на Нейнфельд! Там с каждым часом зреет дух, который вы желали бы уничтожить! Но все ваши козни против него будут бессильны, в конце концов он проглотит и вас, ибо на его стороне будущее и лучшее меньшинство настоящего! В нем покоится та евангельская любовь, которую прежде всего проповедует христианство… Тащите своего идола из преисподней, стройте ему алтарь превыше того, на котором восседает Всемогущий, – все будет напрасно, не в вашей власти оживить труп.
Поклонившись министру и графине, она пошла по тропинке. Его превосходительство не произнес ни слова – эта смелость превышала границы, а ему не представлялось даже случая наказать женщину, ибо не мог же он дважды уволить ее мужа… Это очень походило на поражение – в подобных случаях его превосходительство никогда не поступает иначе. Теперь приходилось волей-неволей действовать не так, как хотелось. Он очень спокойно опустился на стул и снова закурил свою сигару.
Госпожа фон Гербек с бледными и дрожащими от гнева губами бросила украдкой взор, полный желчи, на министра – в эту минуту знаменательное дипломатическое спокойствие было не у места!
– Бесстыжая женщина! – вскричала баронесса. – Ты так и дозволишь ей безнаказанно уйти, Флери?
– А что же – пускай убирается! – возразил он презрительно.
Прислонясь к спинке стула и пуская колечки дыма, он принялся измерять насмешливым взором падчерицу, которая в глубоком волнении стояла перед ним.
– Так вот как, милая дочь, – сказал он, иронически усмехаясь, – ты сию минуту намерена была воспользоваться своим правом для того, чтобы устроить прогнанного пастора!.. Веротерпимость вещь прекрасная, но, право, было бы чересчур ново и остроумно, если бы католическая графиня Штурм в своей домовой капелле заставила протестантского священника служить мессу!
Сложенные на груди руки Гизелы судорожно сжимались, как бы желая сдержать биение ее взволнованного сердца.
– Я не этого хотела, папа, – возразила она стесненным голосом, – я желала дать приют и обеспечить бедное преследуемое семейство!
– Очень великодушно, милая дочь, – продолжал насмехаться министр, – хотя и не совсем тактично, ибо я – то лицо, которое их «преследует», как ты изволила сейчас выразиться.
– О, милая графиня, неужели действительно вы позволили опутать себя этой ересью? – вскричала вне себя госпожа фон Гербек.
– Ересью? – повторила девушка, и глаза ее засверкали. – Пасторша говорила истину! – продолжала она решительно. – Каждое ее слово находило отголосок в моем сердце!.. Как ребячески неопытна была я до сих пор! Я смотрела на вещи и на людей вашими глазами, госпожа фон Гербек, я не размышляла и была слепа! Это самый горький упрек, который я должна себе сделать!
Вдруг она смолкла, губы ее плотно сжались.
Всегда она была сдержанна, а вдруг теперь речь ее полилась потоком, звук которого жег и терзал ее сердце. Она сжала руками виски и постояла так минуту, затем взяла в руки шляпу.
– Папа, я чувствую, что очень взволнована, – сказала она обычным голосом. – Могу я пойти в лес?
Казалось, к министру вернулось его прежнее расположение к падчерице. Он не прервал ее ни единым словом, ни единым движением и теперь отечески благосклонно махнул ей рукой в знак согласия. Девушка лугом отправилась в лес.
– Вы уже состарились, госпожа фон Гербек! – сказал барон с едкой беспощадностью, обращаясь к побледневшей гувернантке, когда голубое платье скрылось за кустарником. – Тут нужны иные руководители!
Глава 15
Гизела пошла вдоль берега. В одной руке она держала шляпу, другая скользила по низкому гибкому ивняку, окаймлявшему эту сторону озера.
Легкий ветерок развевал волосы девушки и поднимал рябь на позолоченной солнцем поверхности воды.
В лесу было тихо. Только желтый дрозд, выглядывая из-за ветвей, насвистывал свои отрывочные каденции, да испуганная лягушка, расположившаяся было на песке погреться на солнце, шлепала по воде, а монотонный шелест покачиваемой ветерком прибрежной травы придавал еще более мечтательности лесной тиши.
Девушка погружена была сама в себя – ее карие глаза выражали мрачную задумчивость.
Простая деревенская женщина сильно поколебала почву, на которой до сих пор сознательно и твердо стояла молодая графиня.