Графиня Монте Карло

А чего стараться: Вася Толстый только для бандитов авторитет, а для Григорова он просто Васька Никифоров — его информатор. Сколотил свою банду, бомбил ларечников, а когда какая-то другая группировка предъявляла права на территорию или пыталась крышевать несчастных торговцев, Васька забивал стрелку и сдавал конкурентов Григорову. Но стучал Толстый и на друзей: кто-то не хотел Никифорова бугром считать, кто-то требовал долю увеличить, а на некоторых просто так — зато приезжал потом в отделение и вытаскивал из обезьянника на глазах своих пацанов. Как не уважать такого авторитетного человека! И пошли под него бригады наперсточников и лохотронщиков, трясуны ларечников и выбивалы долгов. Потом фирмочки и фирмы, некоторые из них смогли даже раскрутиться, к удивлению самого Толстого. Он был жаден и ничуть не изменился, когда стал богат. Но больше денег — больше и уважения. Только для Григорова он по-прежнему Васька, который теперь боится больше, чем когда-либо того, что братва узнает о его стукачестве. Он бы и Григорова заказал, но знает, что грохни кто майора, личные карточки на осведомителей, которые тот хранит в своем сейфе, сразу же попадут в руки следователя, который доложит начальству о том, что один самый авторитетный бандит в городе работал на ментов. А потом уже начнут шантажировать или просто сольют информацию кому следует. Нет, Вася Толстый не хотел этого, он даже предупредил всех своих: майора не трогайте — это мой мент. Ну а теперь, когда Григоров стал полковником, Ваське даже завидуют коллеги — во Толстый дает: полкана прикормил!

— Васек, ты где бегаешь? — ласково спросил в трубку Григоров.

— От кого мне бегать, — осторожно переспросил Толстый, — от тебя, что ли?

— Очень ты смелый, как я погляжу, — шепотом и с расстановочкой произнес Григоров, а потом уже решительно, — встречаться надо и немедленно. Ты где?

— В бане.

— На Подьяческой? — уточнил полковник, — я через полчасика подгребу, а ты своих гоблинов отошли куда-нибудь: они ведь все равно мыться не любят.

— Начальник, — постарался удержать Григорова Вася, а заодно чтобы те, кто находился рядом, услышали, — тут базар был, будто тебя в Москву генералом переводят.

— Увидимся, поговорим!

И добавил:

— По душам!

Сауна у Васи Толстого была самого высокого разряда. Дело, разумеется, не в самой сауне или русской парной, бассейне или солярии — здесь были еще холл с камином, с кожаными креслами, тренажерный зал и комнатка с огромной кроватью и барной стойкой.

Гоблины сидели в двух внедорожниках и резались в карты. Металлическую дверь бани отворила девушка лет пятнадцати на вид, но Григоров видел ее раньше и знал, что ей уже почти тридцать и больше половины своей жизни она тусовалась по баням. Принимая во внимание огромный опыт, Вася поручил ей заведование своей сауной, и та ни разу не разочаровала его. Звали ее Лола Обмылок.

— Иди в машине с пацанами посиди! — приказал Григоров и пошел на звук работающего телевизора.

Вася, развалившись в кресле, смотрел на экран, где рыдали мексиканцы и мексиканки всех возрастов.

— Во! — сказал авторитет, показывая на экран жирным пальцем, — двести серий посмотрел, а прошлую не видел, и теперь ничего не понятно. О чем у них базар? Терки идут, а я въехать не могу, кто кого на бабки опустил? Думал, вон тот мужик не при делах, потому что он вроде как контуженный — двадцать лет назад с лошади упал, а лошадь на самом краю обрыва стояла, и он почти сто метров пролетел, пока кумполом о скалу не шмякнулся. Он почти все серии был типа глухонемого и без памяти, а теперь выходит, что он специально все замутил и запутку устроил, чтобы десять лимонов песо заныкать. А сейчас смотри, как шпарит: «Какие десять миллионов песо?» Да его на паяльник посадить, мигом эти песо из него посыпятся. А то трындит все: «Какие десять миллионов?»

— А ты сам куда вино заныкал? — спросил Григоров.

— Там в баре стоит, — кивнул головой в сторону двери потайной комнаты Вася, — иди возьми сколько надо.

— Я про те пять фур, что твои люди с московской трассы увели.

Авторитет внимательно посмотрел на Григорова и почесал огромное колено.

— Не знаю ничего. А если это и мои пацаны, то я разберусь.

Но его больше интересовало другое.

— Слышь, начальник, пока в Москву не уехал, освободи моих пацанов — ни за что взяли: в кабаке одному козлу по башке настучали — у него же на роже не написано, что он академик: квасил, как обычный кандидат наук. Прикажи, чтобы пацанов отпустили, а я тебе…

Вася Толстый поднял лежащий на ковре возле кресла кейс, положил его на колени и открыл, но так, чтобы Григорову не было видно содержимое портфельчика.

— А я тебе, — повторил Толстый, — на дорожку дам десять штук, чтобы в поезде не скучно было.

Он вытащил из кейса пачку долларов и бросил на низкий стол, стоящий перед ним.

— На!

Но Григоров даже не взглянул на доллары.

— Отпущу твоих уродов и тебя в покое оставлю, ни копейки не возьму за это, но ты отцепишься от «Три «К»-траст» и забудешь навсегда, что есть такая фирма.

Огромный человек взял со стола пачку банкнот, вернул ее в кейс, закрыл его и поставил на пол.