Графиня Монте Карло

— Ага! — обрадовался сосед, — пьете стало быть. Нас выставили, а сами шампанское глушат. Ты полюбуйся!

Последнее было обращено в коридор непонятно к кому, и чтобы кто-то смог полюбоваться, Борис распахнул широко дверь, за которой оказался маленький человек с опухшим синим лицом.

— Здравствуйте, — выдавил из себя синелицый и на всякий случай сделал шаг назад.

Борис с презрением посмотрел на своего приятеля, а носом двинул в сторону кухни:

— Виолетта, ты погляди, как они тут устроились. Нас участковым вздумали пугать, пустили слух, будто Жердяй — стукач, а сами шампанское…

— Это кто сказал, что Жердяй — стукач? — прозвучал бас.

— Я ничего подобного не говорила, — поспешила оправдаться Любовь Петровна, — я только передала вам слова участкового…

— Ага, — обрадовался сосед, — вот ты и попалась! Мы участкового встретили и спросили: не к нам ли он с проверкой, а он и не знает ничего. Ты погляди, Жердяй, на этих буржуев: живут в трех комнатах, пьют шампанское, конфетками и всякими салатиками закусывают, икрой может быть.

Борис обвел взглядом стол.

— Петровна, а где икра?

Филипп вышел из-за стола.

— Я пожалуй пойду.

Но сосед на него даже не поглядел.

— И где икра, я тебя спрашиваю!

Аня тоже разозлилась, погладила маму по плечу, давая понять, чтобы та не принимала все близко к сердцу, а Филиппу сказала:

— Я тебя провожу.

Борис отступил в сторону, пропуская их, смерил взглядом Филиппа и решил, видимо, не связываться, и только когда молодые люди подошли к выходу из квартиры, толкнул в плечо синелицего коротышку:

— Сейчас они свое шампанское будут пить на улице из горла.

Аня с Филиппом вышли на площадку и потому не увидели, как синелицый незнакомец, потеряв от толчка Бориса равновесие, упал с грохотом на спину.

— Ненавижу, — прошептал Филипп, когда они спускались по лестнице, — всех этих люмпенов. Ненавижу этих недоносков, которые путаются под ногами. Вечно чем-то недовольны, завидуют тем, которые своим трудом что-то создают, зарабатывают…

— Они — несчастные, — вздохнула Аня, — их пожалеть надо.

— Они несчастные? — усмехнулся Филипп, — да у них поводов для счастья миллион! Наскребли деньги на бутылку — счастье, нажрались до полусмерти — счастье, выпили денатурата и не сдохли — счастье, сдали бутылки — счастье. Я, например, когда вижу, что кто-то идет бутылки сдавать, то меня трясет всего: это же надо так опуститься, чтобы жить таким промыслом. А кто в этих пунктах приема работает? Недоумки, которые, небось, довольны собой! Вот такие с синими рожами приходят к ним, а они и рады. Те по помойкам рыщут, а приемщики…

— Прекрати! — остановила его Аня.

Она потянула Филиппа за рукав, и он, догадавшись, обнял девушку и поцеловал. А при прощании шепнул ей:

— В следующий раз кое-что сообщу.

Но все же не вытерпел:

— Нас ждут перемены!

И улыбнулся. И опять у Ани озябли ноги, а в душе потеплело от его прекрасной улыбки. Но все же ни улыбка, ни ласковые слова не могли отогнать тревогу, вцепившуюся в Анино сердце; надо было спешить домой. Поднимаясь по лестнице, девушка слышала доносящиеся из их квартиры вопли Бориса и потому не шла, а бежала, пытаясь перепрыгивать через ступеньки. «Ну вот, — стучало в висках, — ждала от этого вечера чего-то необычного, а закончился он пьяным скандалом.»

Борис сидел в комнате Сергея Сергеевича и показывал пальцем на стол.

— Ты погляди, Виолетта, — обращался он к жене, — в то время, когда все честные люди голодают, эти две крысы ненасытные шампанское жрут!

Он подошел к столу, схватил недопитую бутылку, потом вторую, но та оказалась и вовсе пустая, что разозлило соседа еще больше.

— Все выжрали! Нет чтобы поделиться, посидеть с нами по-человечески.

Он замахнулся на Любовь Петровну пустой бутылкой, может быть, ударил бы, но на его руке повисла Аня.

— Да отвяжись ты, — попытался освободиться Борис.

— Ты че на моем мужике висишь? — не выдержала Виолетта, — своего заведи и хватай его хоть за руку, хоть за ногу. А моего не тронь!

Любовь Петровна попыталась проскользнуть в коридор, чтобы заскочить в комнату дочери к телефонному аппарату.

— Я сейчас милицию вызову!

Но в дверях стоял молчавший до этого высокий и тощий приятель Бориса. Он тут же двинулся в сторону и даже отпихнул Любовь Петровну.

— Ты это, гражданка, постой пока в стороне, а то кабы чего того самого…

— Да снимите с меня эту придурошную, — заорал Борис, пытаясь сбросить с себя девушку.

— А-а-а! — завопила Виолетта, хватая Аню за волосы.

— М-м-м, — попытался подняться с пола синелицый, — давайте деньги, я мигом в ночник слетаю.

Тут же посыпались со стола тарелки и бокалы, с грохотом разбилась ваза, розы разлетелись по полу. Все кончилось бы совсем плохо, но в этот самый момент прозвучал чей-то голос:

— Что здесь происходит?

Куча мала превратилась в отдельных людей, Любовь Петровна поскорее оттащила дочь вглубь комнаты.

А на пороге стояли милиционеры в бронежилетах и с автоматами.

— Что здесь происходит? — повторил милиционер, хотя можно было и не спрашивать — он сам все прекрасно видел.

Все притихли, а синелицый и вовсе решил не подниматься, изображая павшего в битве.