Графиня Монте Карло

— Уж не знаю, чем она секретарит, но в ушах у нее по восемь компьютеров, а на пальцах уж не знаю сколько там сканеров, принтеров, не говоря уже о факсах и пишущих машинках. Я тихохонько подкралась: интересно же, о чем они там беседуют. А они как раз шампанское кушать собираются. Один из пожилых тост говорит: «За новую финансовую компанию, за слияние капиталов двух семей — Кухарских и Крыщуков!» Или Крысюков — я плохо расслышала.

Аня напряглась: фамилия Филиппа была Кухарский. Так что история, рассказанная Оленькой, походила на правду. Но Судзиловская еще не закончила свой рассказ.

— Значит, подкралась я и за колонной стою. А другой — Крысюк или как его — тоже встает и речь говорит. Дескать, финансовая компания — это наш с Антоном Борисовичем первоначальный вклад в благосостояние новой семьи, которая образуется через месяц. И хотя это не принято, я хочу сказать молодым — «Горько!» Тут твой Филипп как обхватил свою секретаршу и как…

Оленька посмотрела на Аню и замолчала. Потом вздохнула и постаралась утешить подругу:

— Но она к нему еще больше присосалась.

Ане стало обидно и горько. Она поднялась и пошла к выходу, перед глазами все крутилось, она не поняла, зачем и что ей сует в руки Оленька, видела только, что та заглядывает ей в глаза — только что Судзиловская там хотела увидеть? Оленька что-то сказала, но Аня не поняла, да и не слышала и все же на всякий случай кивнула. Спускалась в лифте вниз, потом вышла на улицу, пошла через дорогу, и рядом, заскрипев тормозами, остановилась машина такси, что-то кричал водитель, потом подскочила старушка, она говорила, говорила, а Анечка все кивала, кивала. Наконец включился звук и голос старушки произнес: «Да спрячь ты деньги, а то ведь и ограбят еще». Только сейчас Аня увидела у себя в руках пачку долларов. Откуда они? Но бабка расстегнула ее сумочку и, вынув деньги из ее скрюченных пальцев, засунула их внутрь, потом щелкнула замочком и сказала:

— Езжай домой, доченька: с кем не бывает.

Она проспала весь остаток дня, а вечером, когда открыла глаза, не увидела ничего, кроме темноты своей комнаты. Захотелось закричать от страшного сна, который ей только что приснился, потом поняла — это не сон и тогда тихо заплакала — в темноте плакать легко, трудно только поверить, что мрак спустился на Землю навсегда, не будет теперь ни света, ни радости. Никогда больше она не увидит улыбки Филиппа, а если и увидит, то улыбаться он будет уже не ей. Тьма, тьма беспросветная и страшная — весь мир тесный карцер без окон, без воздуха и света. Аня снова заснула, опять открыла глаза, и хотя забытье длилось не долго, показалось, будто прошла вечность. Вернулась с работы мама, она чем-то шуршала в коридоре, потом зашла в комнату дочери и спросила тихо:

— Ты спишь?

Почему-то запахло цветами. Захотелось промолчать и притвориться спящей, но Анечка ответила:

— Не сплю, только свет не включай.

Любовь Петровна села в темноте на стул, слышно было, как он скрипнул.

— Сегодня прихожу на работу в офис, а там все цветами заставлено. Розы, орхидеи — запах с ума сводит. А директор говорит: «Выбросите все на помойку — у нас должна быть официальная обстановка: мы ведь солидное учреждение».

— А чем они занимаются? — спросила Аня, продолжая лежать лицом к стене.

— Финансовая компания. Большими деньгами крутят. Я вечером прихожу убирать, намою все, а наутро опять прихожу — а в офисе пустые бутылки, остатки еды. Иногда…

Любовь Петровна перешла на шепот, как будто боялась, что ее может кто-то услышать, кроме дочери.

— …А иногда даже белье женское. У них же там еще сауна есть и бассейн маленький — совсем крохотный, как эта комната. Вот, оказывается, какие финансовые компании бывают.

Но Аня уже ничего не отвечала. Любовь Петровна осторожно подошла и накрыла дочь пледом, потом так же на цыпочках вышла в коридор и прошмыгнула в комнаты, которые ей с дочерью оставил Сергей Сергеевич.

Вечер и в самом деле был бесконечным. Уже не было сил спать, лежать и думать о чем-либо кроме как о счастливом прошлом, потому что впереди не было ничего. Казалось, что наступила нескончаемая полярная ночь. Но вдруг зазвонил телефон.

— Это — я, — донесся строгий голос Филиппа, — ты что это делаешь?

— Ничего, — растерялась Аня, — хотела спать лечь, но не получается.

— Ты что это делаешь, — уже кричал он, — натравила на меня проститутку и думаешь, что тебе это сойдет с рук?

— О чем это ты?

— А ты будто не знаешь, — продолжал кричать Филипп, — дала мой телефон какой-то потаскухе Судзиловской, заставила ее угрожать мне, шантажировать меня…

— Ты меня любишь? — прошептала Аня.

Филипп вздохнул раздраженно.

— Любишь меня? — снова шепнула Анечка, чувствуя, как умирает надежда. — А ее? С которой был в «Астории»?

— Это обычный династический брак, — понес какую-то околесицу Филипп, — капитал женится на капитале, чтобы родить новый капитал. Я люблю только тебя, ничего не изменится, мы будем так же встречаться и любить друг друга. Мой брак ничего не значит для меня.