Графиня Потоцкая. Мемуары. 1794—1820

Но устройство нового помещения требовало массы хлопот, граф, всецело поглощенный политикой, не мог да и не хотел заниматься подобными пустяками, а графиня была так молода! Она даже не знала, как взяться за это дело, и их – как иностранцев – здесь обманут, наверное обманут! Так мать молодой графини дала понять кастелянше, в какое затруднительное положение поставила кастелянша их этим неожиданным подарком. И все было устроено: тотчас же отдали приказания привести коттедж в такой вид, чтобы туда могли въехать новые хозяева. Ничего не было упущено, позаботились решительно обо всем: покои заново обставили простой, но элегантной мебелью, буфеты наполнили серебром и посудой, голубятню привели в порядок, сад вычистили, а дорожки посыпали песком. Не забыты были даже экипажи и конюшня, на случай, если гостям вздумается навестить живущих в замке. Ведь дядюшка так стар, а Амели так мала, что расстояние от виллы до замка утомит их!

Можно было позавидовать массе благодеяний, которые сыпались на этих иностранцев как из рога изобилия, но при этом нужно было видеть, с каким видом принимались эти благодеяния! Вечные сравнения прошлого с настоящим, постоянное недовольство, намеки, жалобы. Если кто-нибудь из приезжих начинал восхищаться устройством виллы, которая действительно была прелестна, наши знатные гости тотчас испускали тяжелый вздох, делали скорбное лицо и роняли: «О да! Это было бы хорошо для других, но для нас!..» И затем следовали бесконечные рассказы о замках, которые они вынуждены были покинуть, о жизни ослепительно прекрасной и роскошной. От этих сетований следовал прямой переход к маршалу Бассомпьеру, связанному тесной дружбой с самим королем, и тут уже было им не остановиться. Глубокие вздохи сменялись рыданиями, сопровождавшимися намеками и оскорблениями.

Людовик XVIII по дороге в Митаву, которую император Павел предложил ему для постоянного пребывания, остановился на некоторое время в Белостоке. Он путешествовал под именем графа де Лилля. Ему приготовили в замке помещение, где обыкновенно останавливались государи, и все было устроено сообразно положению высокого гостя. Краковская кастелянша встретила его в приемном зале, Людовик был очень растроган таким приемом и проявил необычайную любезность. Хотя я была еще очень молода, но он произвел на меня хорошее впечатление своим добродушием и прямотой. Свита его была немногочисленна (короли с лишением трона теряют и придворных), но Людовику посчастливилось: с ним путешествовал его искренний и преданный друг – граф д’Аваре.

Нас чрезвычайно интересовал прием, который окажет король нашим знатным гостям. Увы! Это стало одним из тех разочарований, от которых потом трудно оправиться. Король их совсем не знал – ни маркиза, ни графа, ни молодой графини, ни ее матери! Он обошелся с «опорой трона» весьма небрежно, он никогда раньше не видел их, и они ровно ничего не сделали, чтобы поддержать колеблющуюся власть короля.

Граф д’Аваре, пораженный важным видом наших Бассомпьеров, счел своим долгом сообщить о них все, что знал. Оказалось, что фамилия этих господ действительно Бассомпьер, но это бедная и выродившаяся ветвь знаменитых Бассомпьеров, унаследовавшая от своих знатных предков лишь спесь и воспоминания, к числу которых относятся и пресловутые великолепные замки. И только теперь, благодаря революции, они разбогатели: им никогда в жизни и не снилась роскошная жизнь, которую им предоставила щедрая и великодушная кастелянша.

Но все эти разоблачения ни на йоту не изменили отношения кастелянши к ее странным гостям, до конца жизни она продолжала им благодетельствовать. Тем не менее урок оказал свое действие на молодую графиню: она теперь меньше говорила о Париже, в котором, как оказалось, никогда не бывала, и воздерживалась от невыгодного сравнения своей родины, которую вынуждена была покинуть, со страной, которая ее приютила. Теперь она носила белье, не жалуясь более на то, что от него воняет польским мылом, и, сидя за столом, не делала недовольных мин, когда король, большой любитель хорошо покушать, выражал свой восторг по поводу изысканного стола кастелянши.

Я не знаю, из желания ли сделать нам приятное, или из чувства благодарности за царственный прием, но граф д’Аваре, покидая Белосток, предложил моей матери выдать меня за герцога Беррийского. Не зная, что ответить, она сказала, что я слишком молода, что она посоветуется с мужем, который, между прочим, даже и слышать об этом не хотел. По его словам, принцы в изгнании всегда производят впечатление авантюристов, нет никакой надежды на то, что Бурбоны вернутся во Францию, и, желая сейчас этого брака из соображений чисто материального характера, потом во Франции его могли найти несоответствующим политическому моменту и объявить незаконным. А самое главное – имея единственную дочь, он предпочитает выдать ее за поляка.