Графиня Шатобриан

– Все это изменится, мой друг! Людей вроде Бонниве можно заставить смотреть на вещи нашими глазами.

– Я никогда не буду в состоянии ладить с этими прилизанными выскочками! – воскликнул коннетабль.

Имя Бонниве, которого он ненавидел всеми силами своей души, сразу разорвало тонкую сеть, которая начала опутывать его, и заставило забыть все практические соображения.

Герцогиня не менее своего сына покровительствовала вечно любезному адмиралу, который недаром считался самым красивым человеком при французском дворе, и поэтому приняла грубое замечание коннетабля за личное оскорбление. Она также быстро поднялась со своего кресла и в порыве негодования наговорила ему колкостей. Ссора усиливалась с каждой минутой. Она упрекала его в том, что, являясь ко двору, он хочет превзойти короля пышностью и богатыми одеждами своей свиты и, следовательно, вполне заслуживает гнев короля, который не замедлит подвергнуть его справедливому наказанию. Коннетабль возражал, что никто не имеет права говорить с ним таким образом, что король его ленный господин, а не государь, и что справедливое наказание, о котором она осмелилась намекнуть ему, не что иное, как самоуправство и низкая месть оскорбленного тщеславия.

Эти слова окончательно вывели из себя герцогиню; побагровев от гнева, она приказала коннетаблю удалиться.

– Пусть мои слова послужат вашему исправлению! – сказал коннетабль, выходя из комнаты.

В коридоре он встретил рыцарей своей свиты и приказал им немедленно распорядиться, чтобы лошади были опято отведены к крыльцу. Молва о его сношениях с Карлом V заставляла его избегать встречи с королем, который мог ежеминутно вернуться с охоты. Коннетабль знал, насколько верен этот слух и что здесь, при королевском дворе, он будет в безвыходном положении, если Франциск разгневается на него; а это было неизбежно, потому что герцогиня при их теперешних отношениях не замедлит восстановить против него сына.

Коннетаблю не удалось уехать. Едва вложил он ноги в стремя, как послышались охотничьи рога; при красноватом свете факелов на двор въехал король Франциск на своем высоком коне.

– Неужели это вы, кузен! – воскликнул король. – Не ожидал видеть вас в Блуа! И вы хотите опять уехать? Нет, этого не будет! Вы мой гость!

С этими словами Франциск соскочил с лошади и подал руку коннетаблю, который церемонно раскланялся с ним.

– Я намерен тотчас же наказать вас за то, что вы так редко посещаете нас и на такое короткое время! Знаете ли вы, в чем будет состоять наказание, мой дорогой кузен и вассал? Вы должны принять участие в развлечениях, придуманных моей ученой сестрой. Вам, как военному человеку, они покажутся невыносимыми. Теперь как раз время, когда у Маргариты собрался весь ее цех. Вечер необыкновенно теплый; я убежден, что мы найдем их на открытом воздухе. Пойдемте к ним. Дайте мне руку.

Коннетабль был настолько озадачен, что не выказал ни малейшего сопротивления, хотя в душе проклинал беззаботную веселость короля, представлявшую смесь иронии и добродушия, которая действовала на него помимо воли. Король был в наилучшем расположении духа. Он находился тогда в цвете лет, силы и могущества; это был высокий красивый юноша, полный жизни и деятельности, чуткий ко всему высокому и прекрасному. Превосходный, дошедший до нас его портрет работы Тициана, к сожалению, относится к позднейшему периоду жизни Франциска. Следы забот, тяжелых разочарований уже наложили свой отпечаток на его лицо, в котором явилось насмешливое и властолюбивое выражение; красивый нос заострился и увеличился, чувственность, едва просвечивавшая в его глазах и очертаниях рта в юношеские годы, резко обозначилась и приняла оттенок цинизма.