Графиня Шатобриан

– Они приезжали в дом в коричневых плащах с капюшонами, которые закрывали их головы и лица, так что только глаза и рот были открыты. Каждый из них объявлял у ворот: «Я один из судей Бретонского супружеского суда!» Затем они входили в дом и молча садились полукругом. Истец выводил перед ними свою жену, рассказывал, в чем обвинял ее, и требовал разрешения для наказания виновной.

– Наказание состояло в смертной казни?

– Да. Камердинер обманутого супруга пускал кровь из жил на руках и ногах жены, нарушившей супружескую верность, как только двенадцать судей положат крестообразно свои руки на стол, со словами: «Пусть она будет наказана согласно Бретонскому закону о браке».

– Мы устроим такой суд! – воскликнул граф Шатобриан, вскакивая со своего места. – Это будет ударом для высокомерного Валуа, который хочет уничтожить наши провинции и власть сеньоров!

Граф принес письменные принадлежности, сел у стола и приказал Жилловеру продиктовать ему форму приглашения сеньоров на суд, которое он должен был разослать в двенадцати экземплярах. Граф писал очень медленно и провел за этим занятием большую часть ночи. Жилловер, хорошо знакомый с характерами пожилых бретонских сеньоров, называл фамилии тех из них, к которым можно послать приглашение с уверенностью на успех. Последнее имя было Матиньона, о котором напрасно хлопотал Дюпра, упрашивая короля о помиловании. Матиньон был сильно замешан в заговоре Бурбона; по происхождению он был полубретонец и полунорманн. В Бретони упорно держался слух, что он бежал из тюрьмы и скрывался в своем замке. Можно было смело рассчитывать, что он не упустит такой удобный случай отомстить королю; если бы молва оказалась ложной и его не было в замке, то его брат имел еще больше поводов ненавидеть короля и с такой же готовностью явился бы на суд. Ввиду этого на последнем письме была сделана короткая надпись: «владетельному сеньору Матиньону», без обозначения имени. Когда граф кончил свои письма, уже стало рассветать. Жилловер разбудил двенадцать слуг и отдал им приказ седлать лошадей и отвезти письма по адресам. Батист, только что вернувшийся из монастыря, был также в замке и ему, как самому надежному из слуг, поручено было отвезти письмо к Матиньону. Этот сеньор жил дальше всех, на самой северной границе Бретони, и так как никому не было известно в точности, который из Матиньонов владеет замком, то нужно было послать толкового человека. Когда Батист садился на лошадь, граф крикнул ему из окна, чтобы он проводил сеньора Матиньона в Шатобриан, потому что он незнаком с бретонскими дорогами и может заблудиться.

Суд был назначен на день Святого Андрея, в полночь. До этого срока оставалось пять дней, которые показались бесконечными несчастной Франциске. Неизвестно, заметил ли Жилловер лодку Батиста у нижнего этажа замка или хотел усилить мучения своей жертвы, только он заколотил досками единственное окно ее темницы и окончательно лишил ее дневного света. Франциска не произнесла ни одной жалобы и все время упорно молчала. Она испытывала такие нравственные мучения, что искренне желала смерти; скляночка с ядом, которая случайно попала в ее темницу с другими вещами, служила для нее утешением. Благодаря плохо запиравшимся люкам она слышала почти весь разговор Жилловера с графом и знала, какого рода суд предстоит ей. Но ей хотелось вынести до конца ожидавшее ее испытание, в виде покаяния за свой проступок, с тем чтобы в решительный момент с помощью яда избегнуть руки Жилловера, который видимо намеревался исполнить роль палача. Она думала, что этим способом избавит графа от убийства, которое быть может со временем вызовет в нем упреки совести.

«Я не желала бы причинять ему новых страданий даже после моей смерти», – говорила она самой себе, хотя в настоящем случае, помимо ее собственного сознания, она решалась на самоубийство, чтобы избегнуть постыдной смерти от руки палача.

В этом настроении ожидала она полуночи вдень Святого Андрея и заблаговременно спрятала склянку с ядом на груди. Люк над лестницей был открыт; она слышала тяжелые мужские шаги по каменному полусреднего этажа и, зная, что для нее наступает решительный час, встала на колени и начала молиться. Она не чувствовала набожного сокрушения в своих грехах благодаря гордости, которая составляла основную черту ее характера, и тем религиозным воззрениям, с которыми ее познакомил Бюде. Она твердо надеялась на милосердие Божие, объясняя свой поступок несчастным стечением обстоятельств и общечеловеческой слабостью.

– Франциска Шатобриан, выйди из темницы и предстань перед своими судьями! – послышался сверху через открытый люк голос графа.