Графиня Шатобриан

– Самый старший из нас должен допросить подсудимую. Мне семьдесят лет.

– Мне восемьдесят, – возразил другой, – и я воспользуюсь моим правом!.. Франциска де Шатобриан, урожденная Фуа, признаешь ли ты себя виновной? Отвечай утвердительно, если обвинение справедливо, если нет, то приведи достаточные доказательства.

После минутного колебания она ответила твердым голосом:

– Обвинение справедливо.

Судьи были видимо озадачены таким простым ответом; они молчали. За дверями висячей галереи, у которых стоял Жилловер, послышался шум. Это замедлило произнесение приговора.

Но вскоре шум умолк; граф Шатобриан снова обратился к судьям и громко сказал:

– Я требую применения Бретонского закона о нарушении супружеской верности!

Руки судей крестообразно опустились на стол; старейший из них хотел произнести приговор и начал уже свою речь:

– Да совершится!.. – сказал он медленно.

Но тут один из сидевших за столом прервал его:

– Остановитесь, двенадцатый судья не согласен с приговором. Его руки на шпаге, а не на столе. Это не бретонец!..

– Нет! – сказал звучным голосом рослый человек, поднимаясь со своего места и сбрасывая капюшон с головы. – Я не бретонец, а ваш король, и буду судить вас самих!..

Неожиданное появление короля поразило бретонских сеньоров как удар грома. Они в ужасе вскочили со своих мест и обнажили шпаги; королю Франциску, по-видимому, грозила неминуемая смерть. Никто не заметил, что в это время графиня Шатобриан, воспользовавшись удобной минутой, выпила до дна склянку с ядом. После всех вынесенных ею страданий и унижений она не хотела начинать новую жизнь и испытывать новые мучения, так как, услыхав голос короля, почувствовала, что любит его по-прежнему всеми силами своей души.

Король Франциск, не предвидя такой печальной развязки своей любви, спокойно ждал, пока опомнятся разгорячившиеся сеньоры и опустят свои шпаги. Он приехал в Бретонь с целью присоединить эту провинцию к французской короне и явился на суд не только для Франциски, но и затем, чтобы положить предел самовластию сеньоров. Хотя он видел Марго и говорил с ней, но она не могла дать ему никаких определенных указаний, и только по дороге в Бретонь он узнал о предстоящем суде от Матиньона и Батиста.

Дюпра действительно спас Матиньона в отсутствие короля. Он упросил герцогиню Луизу выпустить на свободу этого сеньора, ввиду его откровенного признания, доказывая, что если правительство не будет вознаграждать людей в подобных случаях, то этим лишит себя возможности открывать заговоры или государственную измену. Матиньону позволено было возвратиться в свой замок, но под условием, что он не должен показываться на публике, пока герцогиня Луиза не выпросит его помилования у своего сына. Матиньон почти одновременно получил приглашение графа Шатобриана и известие, что короля Франциска ожидают в Лавале по дороге в Ренн, и решился на отчаянный шаг, чтобы выйти из своего сомнительного положения. Зная раздражение короля против надменных сеньоров, он надеялся оказать ему существенную услугу известием о предстоящем суде, тем более что дело касалось его бывшей возлюбленной. С этой целью Матиньон поскакал с Батистом в Ренн, где застал короля, и в награду за доставленные им сведения получил прощение. Король взялся выполнить роль судьи вместо Матиньона и, приехав в замок Шатобриан в сопровождении Батиста, был допущен в зал суда без всяких препятствий.

В это время Брион и Монморанси с многочисленной толпой дворян прошли другим ходом в новый замок. Узнав через Батиста, что все судьи в сборе, они поспешили в висячую галерею и заняли свои места у дверей, чтобы явиться на помощь королю по первому его зову, хотя из-за этого им пришлось убить Жилловера, который хотел загородить им вход в висячую галерею.

Король, услыхав шум за дверьми, замедливший на минуту произнесение приговора, догадался, что это была его свита. Он мог позвать ее для своей защиты, но не хотел прибегать к вооруженной помощи без крайней надобности.

– Прочь шпаги! – крикнул он повелительным тоном окружившим его сеньорам. – Выслушайте вашего короля! Я намерен положить конец вашему варварству.

– Мы не варвары, а бретонцы, – возразили сеньоры.