Графиня Шатобриан

Ввиду этих соображений у императора впервые появилась мысль заключить мирный договор под личную ответственность короля Франциска, который должен гарантировать своей особой точное исполнение его и дать слово, что в противном случае он добровольно вернется в плен.

Король Франциск не мог не заметить, что недоверие было главной причиной кажущегося великодушия императора и это, вероятно, всего более побудило его на поступок, который представляет противоречие с его понятиями. Он видел себя постоянно обманутым и должен был убедиться, что его рыцарский образ действий не соответствует духу времени и будет неуместным относительно такого ловкого и рассудительного политика, каким был император Карл. Таким образом, он мало-помалу поддался просьбам и советам матери и Друзей, писавших ему из Франции, и своих приближенных в Альказаре, в числе которых был Флорентин.

Помимо отношений к графине Шатобриан, о которых Флорентин не смел упоминать, король во всем остальном безусловно подчинился его влиянию. Хотя он не любил прелата, но не мог не признавать его редкого ума и находил большое удовольствие беседовать с ним о господствовавших в то время суевериях. Прелат был увлечен ими и своими поэтическими рассказами ввел короля Франциска в волшебный мир мистических мечтаний, который имел для последнего всю прелесть новизны. При этом благодаря деятельной монашеской почте у прелата были под рукой самые свежие политические известия о том, что делалось во всей Европе. Таким образом, в короле незаметно для него самого выработалось более строгое отношение к церковным вопросам и переговоры с императором приняли более практический оттенок, не совсем согласный с его рыцарскими понятиями о чести. Долговременное регентство герцогини Луизы, установленное актом отречения, было несравненно более по сердцу священнику, нежели трудная задача подчинить себе короля, но он должен был отказаться от этой надежды вследствие материнской любви правительницы к своему сыну. Она писала в Альказар, что не желает оставаться правительницей в ущерб сыну и надеется, что будут употреблены все средства к его освобождению. Ввиду этого прелату ничего не оставалось, как хлопотать изо всех сил о возвращении короля во Францию, чтобы заслужить его благосклонность и благодарность правительницы.

Неизвестно, насколько король Франциск сознавал ту нравственную перемену, которая совершилась в нем в последние месяцы его плена. Но не подлежит сомнению, что, решаясь на шаг, представлявший полный разлад с его прошлым, он должен был испытывать глубокую душевную муку и что следы этих страданий отразились в том постоянном недовольстве собой и другими, которое сделалось впоследствии отличительной чертой его характера. Чувствуя, что почва колеблется под его ногами, он искал опоры в прошлом и более чем когда-нибудь дорожил своим отношением к Франциске. Он был уверен, что здесь не может быть и речи о каком-либо обмане, из-за которого ему пришлось бы краснеть. Он снова отправил к ней гонца с письмом, в котором написал о своем намерении уехать с нею в замок Коньяк, чтобы возобновить там жизнь, полную любви и поэзии, вроде той, которую они некогда вели в Фонтенбло. Он умолял ее в последний раз простить ему и обещал быть нежнее и внимательнее к ней, чем когда-либо. «Я сознаю, – писал он, – что никогда не стоил твоей любви и всегда был слишком эгоистичен, неблагодарен и невнимателен к тебе, но не теряю надежды, что в замке Коньяк я опять сделаюсь таким, каким был в молодости, когда еще придворная жизнь не успела испортить меня. Ты не знала меня тогда, Франциска! Это лучшее опять проснулось во мне, когда мы встретились с тобой; оно не покидало меня во все время нашей счастливой любви. Позволь мне верить, что я опять приобрету твою привязанность. Умоляю тебя во имя нашего счастливого прошлого, поезжай в Коньяк. Я прикажу сделать там все нужные приготовления к твоему приезду. Не отказывай мне в сладкой надежде, что дом, где я провел мою молодость, приютит тебя. Я должен принести тяжелую жертву против моей совести, чтобы вырваться из Испании. Я принесу ее и надеюсь найти утешение в твоих объятиях. Напиши мне что-нибудь о моем замке на берегу Шаранты! Я всей душой жажду увидеть тебя, услышать хоть одно слово»…

И это письмо было отослано в Альказар нераспечатанным с надписью: «От графини Шатобриан королю Франции».

Упорство Франциски глубоко огорчало короля, но он не считал себя вправе сердиться на нее после оскорбления, которое она должна была вынести от него. Считая ее гнев вполне законным, он решил сделать еще попытку к примирению. Он положил в один пакет все возвращенные ему письма и адресовал его на имя Химены. Объяснив ей в кратких словах содержание посылаемых писем, он просил ее передать их графине Шатобриан, а в случае неудачи по крайней мере убедить ее переселиться в Коньяк. «Быть может, – добавил король, – через несколько недель мне самому удастся приехать на берега Шаранты и помириться с оскорбленным другом…»