Графиня Солсбери

Однако, сколь бы храбрыми воинами и искусными моряками ни были генуэзцы, они тем не менее были вынуждены отступать, ибо нападающие принадлежали к лучшим рыцарям в мире и они так прочно сцепили оба корабля, что казалось, будто сражение идет на земле. Шаг за шагом, теснимые с носа на корму железной стеной, которую образовывали английские сеньоры (ее нельзя было ни разрушить, ни опрокинуть), генуэзские стрелки, связанные в движениях — им даже мешало численное превосходство, — столпились в кормовой части корабля, и там, защищенным от страшных ударов длинных закаленных мечей, пробивавших железо и сталь, вместо лат только мягкими кольчугами и кожаными куртками, им оставалось только сдаться, погибнуть или броситься в море. Многие решились на последнее, ибо без тяжелых доспехов они могли плыть, что было невозможно рыцарям: свалившись в воду, они шли на дно под грузом лат.

Когда «Христофор» был отбит, Эдуард тотчас нагрузил его лучниками, сам перешел на этот корабль, развернул на нем свое знамя и устремился на генуэзцев.

Завязался бой по всей линии, и теперь враждующие стороны сражались с большим мужеством. Все французские и норманнские корабли с помощью крюков были взяты на абордаж, и всюду бой шел борт о борт. Подобная манера вести бой была невыгодна французам, ибо весь их флот состоял из матросов, привыкших драться на коротких саблях, кинжалах и рогатинах, тогда как английский флот, перевозивший сухопутные войска, располагал лучниками, стрелявшими издали, и рыцарями, получавшими огромное преимущество в абордажной схватке благодаря доспехам и длинным мечам. Только Барбавера предвидел это неудобство и, в отличие от других кораблей, державшихся ближе к берегу, курсировал в открытом море; поняв, что пикардийцы и норманны битву проиграли, он, вместо того чтобы прийти им на помощь, сделал отвлекающий маневр, поднял паруса и ушел в открытое море. В это время берега усеяли добрые люди Фландрии: они сбежались, заслышав шум битвы, и, сев в барки и лодки, поспешили на подмогу своим союзникам-англичанам. Тем самым норманны и пикардийцы, атакованные с моря, лишились возможности отступить сушей (ее отняли у них фламандцы); храбрые и честные солдаты, они все-таки продолжали отчаянно сражаться, даже не помышляя о том, чтобы сдаться, и битва продолжалась с шести часов утра до полудня. К этому времени для смешанного французского флота все было потеряно, а англичане сражением под Слёйсом открыли ряд морских побед, которой должен был завершиться лишь под Трафальгаром и Абукиром.

Из сорока тысяч норманнов, пикардийцев и генуэзцев спаслись только последние, которые, как мы уже сказали, ушли в открытое море. Все остальные были взяты в плен, убиты или потоплены. Гуго Кьере хладнокровно прикончили после сражения, а Бегюше, как свидетельствуют «Большие хроники», лучше умевший считать деньги, нежели воевать на море, как пират был повешен на самой высокой мачте своего флагманского корабля.

Король Эдуард сражался не щадя себя, словно рядовой рыцарь, и был ранен в бедро стрелой из арбалета; остаток дня и всю ночь он провел на своих кораблях, приказав так громко трубить в трубы, бить в литавры, барабаны и прочие музыкальные инструменты, что, пишет Фруассар, за этим шумом нельзя было бы расслышать грома Господня. На этот шум на берег высыпал весь добрый люд из окрестных деревень и городов; на другой день — это было 26 июня — король со своим флотом вошел в порт и высадился на берег; французский флот был уничтожен, но, казалось, погубила его не рука людская, а длань Божья уничтожила с помощью стихийного бедствия, погребя людей и корабли в морской пучине. Король со всеми своими рыцарями пешком, обнажив голову, отправился на молитву в собор Богоматери Уденбургской, где выслушал мессу, после чего отобедал и, сев на лошадь, в тот же день прибыл в Гент, где его с великой радостью встретила королева.

Как только Эдуард приехал в Гент, он тотчас, во исполнение данного обещания, осведомился, что стало с графом Солсбери и графом Суффолком. Ему сообщили, что после безнадежного сопротивления оба были взяты в плен; сначала их отвезли в тюрьму города Лилля, а оттуда отослали во Францию, к королю Филиппу; тот очень обрадовался, что в его руках оказались два столь отважных рыцаря, и поклялся, что их не выкупят ни за золото, ни за деньги, а только обменяют на какого-нибудь сеньора, столь же знатного и отважного, как они. Посему Эдуард и подумал, что сейчас было бы бесполезно что-либо предпринимать, поскольку король Франции, разгневанный поражением в битве под Слёйсом, теперь отнюдь не расположен сделать хоть один шаг, который стал бы приятен его кузену из Англии. Поэтому Эдуард занялся лишь одним делом, решив созвать парламент в Вильворде, где должен быть вновь подтвержден союз Фландрии, Брабанта и Геннегау, а следовательно, и день, когда соберется сей парламент, был назначен: это было 10 июля.