Графиня Солсбери

Тем временем Якоб ван Артевелде, которого мы примерно два года назад потеряли из виду, по-прежнему пользовался любовью славных горожан Гента и продолжал поддерживать дружественные отношения с королем Эдуардом; более того, эшевен резонно полагал, что для торговли его соотечественников наиболее выгоден союз с Англией (она будет снабжать его шерстью из Уэльса и кожей из графства Йорк) и на этот союз денег жалеть не стоит. Возможность упрочить этот союз заключалась в том, чтобы вместо Людовика де Креси сделать юного принца Уэльского наследственным владетелем Фландрии. Вот почему, по мысли Якоба ван Артевелде, пришла пора свершить это великое политическое деяние, к коему умы уже вполне подготовлены, как писал он Эдуарду за несколько месяцев до празднеств в Виндзоре.

Эдуард предвидел, что подобная возможность скоро представится, а посему принял все необходимые меры; получив письмо от Артевелде, он не пожелал доверить кому-либо эту тайну, боясь ее разглашения. Благодаря помолвке его дочери с молодым графом Монфорским Эдуард получил Бретань; благодаря избранию принца Уэльского он получал Фландрские провинции; тем самым Эдуард осуществлял самую грандиозную мечту, какая только могла быть у короля Англии: оставаясь на своем острове, он, так сказать, держал Францию обеими руками; ему требовался хотя бы год мира, чтобы воплотить в жизнь последний замысел. Этот год он готов был купить ценою перемирия, заключенного им с герцогом Нормандским; оно должно было продолжаться до праздника святого Михаила в 1346 году, то есть примерно полтора года. Кстати, оно ни в чем не ущемляло прав Карла Блуаского и графа Монфорского: сторонники обоих соперников даже могли продолжать свои стычки, но оба короля, помогающие им, не несли никакой ответственности за эти отдельные столкновения; короче говоря, все было устроено так, что каждый король, используя все свои ресурсы, по истечении перемирия был готов лучше, чем раньше, возобновить войну; вот почему Эдуард вдвойне ценил соглашение, подписанное Солсбери с Оливье де Клисоном и Годфруа д’Аркуром, соглашение, заранее обеспечивающее королю Англии поддержку двенадцати сеньоров как Бретани, так и Нормандии, создавало на континенте для Эдуарда такую мощную силу, какой Филиппу де Валуа было трудно противостоять.

Уверенный в том, что начатые Солсбери переговоры завершатся успехом и без него, Эдуард полностью обратил свои взоры к Фландрии; поэтому когда граф, вернувшийся в Лондон через неделю после отъезда короля, прибыл в порт Сандвич, где, как ему сказали, он сможет застать Эдуарда, узнал, что накануне король уехал вместе с графом Суффолком, Иоанном де Бомоном, графом Ланкастером, графом Дерби, со множеством баронов и рыцарей, коих он призвал в этот порт, не сказав, с какой целью их собрал. Сначала Солсбери удивился, что его не пригласили участвовать в столь важном походе, но, зная, с какой быстротой Эдуард принимает решения, предположил, что замысел совершить этот поход возник мгновенно и вследствие какого-нибудь неожиданного известия, посему он решил ехать к графине в замок Уорк и там ждать приказов короля.

Граф покинул порт Сандвич и двинулся в глубь страны короткими переходами: он ведь ехал без свиты, а значит, имел только одного коня. Так как в те времена беспрестанной войны каждый рыцарь имел обыкновение ездить в боевых доспехах, то было бы трудно его коню, сколь бы выносливым он ни был, нести двойную тяжесть — всадника и полное его вооружение — и проходить за день больше десяти-двенадцати миль. Поэтому только на исходе шестого дня пути граф достиг окружавших Роксбург холмов; с их высоты он наконец увидел замок Уорк. Все, как ему показалось, оставалось таким же, как и до отъезда, но тем не менее при виде замка его охватило чувство неизъяснимой грусти, и было оно таким глубоким, что граф, вместо того чтобы пустить коня галопом, стремясь на несколько мгновений быстрее оказаться рядом с возлюбленной своей Аликс, наоборот, замедлил его ход и теперь приближался к замку с трепетом, как человек, над кем распростерло свои крыла несчастье, о котором он еще не знает, но предчувствует, что оно свершилось. Но никакие внешние признаки не подтверждали этих предчувствий: на башне развевался флаг, по крепостным стенам расхаживали часовые неторопливым, размеренным шагом, указывавшим, что все спокойно и внутри замка, и снаружи. Из главных ворот вышла группа окрестных крестьян: они принесли продукты на завтра и теперь возвращались назад, в свои деревни. У Солсбери на мгновение мелькнула мысль подъехать и расспросить их. О чем? Он и сам не знал. Он преодолел свою минутную слабость и, убедившись собственными глазами, что воображение обманывает его, пустил коня более быстрым аллюром, скоро достигнув подножия холма, на вершине которого стоял замок. По сигналу часового он понял, что его узнали, и быстро поднялся по тропе, выводящей на площадку замка.