Графиня тьмы

После маршей и контрмаршей заключительное сражение состоялось 17 июля и оказалось смертельным для эмигрантов. Напрасно Пюизэ, вернувшись на борт корабля, умолял Уоррена вмешаться: тот разрешил открыть огонь только одному своему фрегату, но в гуще сражения под его прицелом роялистов погибло столько же, сколько и республиканцев. После этого флот покинул место сражения… 21 июля Сомбрей сдался Гошу, поверив его слову даровать жизнь пленным. И около Шартрез д'Орэ, в месте, которое позднее будет названо «полем мучеников», начался кошмар: Гош счел за лучшее удалиться, и все пленные, даже раненые, погибли под пулями. Позорная бойня! Но граф д'Артуа даже не посчитал нужным выехать из Англии. Ему ведь обещали преподнести на блюдечке Бретань, а то и всю Францию целиком!

Ничего не ведая об этом новом побоище, Ее Высочество, сидя в саду под каштанами, слушала в тот вечер, как Лепитр с мадам Клери исполняют дуэтом арию Гретри…

Глава 9 ШЕСТНАДЦАТИЛЕТНЯЯ УЗНИЦА

В последующие недели Лаура не покидала ротонду. Жизнь там была гораздо интереснее, чем на улице Монблан, где ей совершенно нечем было заняться. Как она и ожидала, Жуан с Биной томились от безделья. Их единственной заботой было соблюдение в доме идеальной чистоты. На многочисленные приглашения Жюли Тальма они отвечали лишь то, что «мисс Адамс» в срочном порядке выехала в Бретань по неотложному финансовому делу. Такая причина отъезда была очень хорошо понятна супруге трагика. Все «ожидали» возвращения Лауры.

Единственным местом, куда бы она побежала, даже рискуя пропустить ежедневные появления принцессы, была улица Старых Августинцев, но Батц и на этот раз словно испарился. В отеле Бове, куда она все-таки, не удержавшись, сходила пару раз, ей сказали, что гражданин Натей приезжал к ним лишь на одну ночь, а потом снова устремился к неизведанным горизонтам. Конечно, она страшно расстроилась: ведь она могла быть с ним той ночью. Но Лаура прекрасно понимала и другое: Жану необходима ясная голова и послушное, отдохнувшее тело, чтобы преуспеть в своих опасных начинаниях. Она не имела права становиться преградой между ним и его делом.

Квартал вокруг Тампля постепенно становился модным местом: роялисты и сочувствующие наведывались туда все чаще. Жилье страшно подорожало, и уже довольно трудно было снять его. Женщины с усилием сохраняли за собой этот наблюдательный пост — за него предлагались астрономические суммы. Но люди снимали здесь жилье вовсе не для жизни. Эти помещения приобретались как театральные ложи: «зрители» приходили сюда во второй половине дня, а после наступления темноты возвращались в свои дома ужинать с друзьями, танцевать или устраивать вечера. Здесь же они получали двойное удовольствие: имели счастье видеть маленькую принцессу и одновременно слушать прекрасную музыку. И это создавало ощущение принадлежности к клубу избранных, образовалось нечто похожее на королевский двор, и им казалось, что он действительно вот-вот возродится. С Испанией и Австрией был подписан мир, и военные действия должны были прекратиться. Начались переговоры — и Конвент даже проголосовал «за», — чтобы выдать Марию-Терезию Австрии в обмен на депутатов Конвента, преданных переметнувшимся Дюмурье [57]. В этом случае Ее Высочество должна была выйти замуж за эрцгерцога Карла. Правда, эти два прекрасных плана не нашли отклика ни в сердце Людовика XVIII, прочившего «тампльскую сиротку» за своего племянника герцога Ангулемского, ни в сердце самой узницы. Когда мадам де Шантерен с некоторой грустью заговорила о скором отъезде в Вену и предстоящем замужестве, Ее Высочество вспылила:

— Даже и не думайте! Разве вам не известно, что мы находимся в состоянии войны? Я никогда не выйду замуж за врага Франции!

А Лаура начала скучать в ротонде. Созерцать Марию-Терезию, любоваться ее улыбкой — всего этого ей уже было недостаточно. Она хотела подобраться к ней поближе, благо теперь это становилось возможным. Она видела, как прошла в Тампль старая мадам де Мако, во времена Версаля служившая младшей воспитательницей королевских детей, и еще заметила Лаура двух просто одетых женщин и узнала в них своих сокамерниц по тюрьме Форс в дни сентябрьских казней: маркизу де Турзель и ее дочь Полину.

— Ну почему бы нам тоже не попробовать? — приставала она к Луизе. — Я уверена, что она будет счастлива видеть нас, я вот уже несколько месяцев так мечтаю поговорить с ней, высказать, насколько она дорога мне…

— Ну что ж, тогда надо подавать прошение. Мне самой достаточно того, что я ее развлекаю. Моя музыка говорит с ней лучше, чем сказала бы я сама.

— Подавать прошение? Но кому?

— Они могли бы вам подсказать, — мадам Клери кивнула подбородком в сторону выходящих из ворот Тампля маркизы де Турзель и ее дочери…

— И правда, отличная мысль!