Графоман

Чтобы уехать из этого отдаленного посёлка, нужно было бы продать дом, но это было почти невыполнимо, выставлялись на продажу дома и гораздо лучше того, что он имел несчастье приобрести, но покупателей не находилось. Второй немаловажной причиной была та, что о продаже городской квартиры и покупке дома в сельской местности дочери он ничего не сообщал, он и представить себе не мог, как она отреагирует на эту его отчаянную глупость.

Депрессия, овладевшая Василием Петровичем, делала жизнь бессмысленной и не нужной, всё, что было в ней и хорошее и плохое давно уже прошло, а впереди уже не было ничего, ничего такого, ради чего стоило бы жить. Многие, оказавшись в ситуации Василия Петровича, искали утешение в алкоголе, но Василий Петрович не пил, нет, раньше, конечно, он выпивал, даже напивался до чертиков иногда, но потом, вдруг, опьянение перестало приносить ему облегчение. Состояние это стало для него некомфортным, даже небольшое количество спиртного вызывало в нем раздражение и неприязнь к самому себе. Он, конечно, мог принять небольшую дозу алкоголя, но только для того, чтобы не обидеть собеседника, например, такого, как сосед Коля. Находясь в трезвом состоянии в подвыпившей компании, Василий Петрович чувствовал себя стесненно и неуютно и старался покинуть эту компанию при первой же возможности.

Иные в его положении ударялись в религию, становясь фанатично преданными той или иной религиозной конфессии, но вера фанатичная, слепая была Василию Петровичу чужда, он во всем старался докопаться до сути. Вот и сейчас, работая над романом, он поднял такие пласты библейских событий, что слепая вера церковным догматам была уже невозможна, он знал, что Иисус Христос был человеком, пророком, но никак не Богом, сошедшим на Землю для того, чтобы принести себя в жертву. Он верил, что человек рождается на Земле не просто так, каждый имеет свое предназначение, но в чем состояло его предназначение, его призвание, он не знал. Знал только то, что жизнь была потрачена попусту, бестолково, и теперь была уже никому не нужна. Ждать, когда он, одинокий и неприкаянный, будет лежать разбитый параличом и умирать медленно и мучительно, не в силах даже дотянуться до телефона и набрать номер, чтобы вызвать скорую помощь, не имело смысла.

Каким-то спасением от депрессии была ежедневная работа на огороде, во дворе, по дому, работа, выполнять которую приходилось несмотря ни на что. День клонился к вечеру, Василий Петрович, закончив на сегодня все работы на огороде, понуро сидел на лавочке во дворе, поглаживая кота, который растянулся рядом с ним и умиротворенно мурчал. Со стороны станции донесся звук поезда, поезд остановился, и через несколько минут раздался гудок тепловоза, затем нарастающий перестук колес, поезд, сделав короткую остановку на маленькой неприметной станции, продолжил свой путь. Судя по времени, это был тот самый поезд, которым можно было приехать сюда из Понтополя, раньше Василий Петрович ездил в город только на машине, но бензин подорожал, и подорожал значительно, теперь, когда возникала потребность съездить в город, он добирался поездом до узловой железнодорожной станции, а оттуда уже автобусом в Понтополь. Звук поезда вызывал в нем тоску, он напоминал о тех временах, кода он жил в городе в своей квартире вместе с женой и дочкой, работал на вычислительном центре рыбного завода, у него были друзья, сослуживцы, знакомые, был тот круг общения, который давал ощущение комфорта и того, что его каждодневная работа кому-то нужна. Теперь, если бы он вдруг исчез, исчез из этого поселка или из этой жизни вообще, то никто бы этого не заметил.

Кто-то постучал в ворота, Василий Петрович никого не ждал, он нехотя поднялся и пошел открывать. Открыл калитку и обомлел. Перед ним стояла его дочь, смотрела на него и улыбалась, а он только бестолково хлопал глазами и не мог ни слова произнести. Он никак не мог поверить, что она, его родная дочь, которая живет за тысячи километров от него, тут сейчас стоит перед ним. Он подумал, что, возможно, это сон, Василий Петрович прикрыл глаза, он был уверен, что когда он их снова откроет, видение исчезнет, но когда он открыл глаза вновь, картина не изменилась, дочь, его родная дочь стояла перед ним и улыбалась.

— Ну, здравствуй, папа! Это не бред и не сон, это действительно я, — дочь кинулась ему на шею. — Ну, ты конспиратор! И не писал, что квартиру в городе продал и теперь живешь в таком живописном месте! Еле нашла тебя!

— Доченька, ты, ты откуда? — голосом полным изумления, еле шевеля губами, произнес Василий Петрович.

— Из Питера, папа, из Питера! Но сейчас из Понтополя, хорошо, хоть друга твоего, Ромашкина разыскала, это он мне твой адрес дал. Ну что, опубликовал свой роман?

— Да какое там! — Василий Петрович махнул рукой.

Дочь вошла во двор, поставила сумку, осмотрелась вокруг.

— Ну, показывай свое хозяйство, чем ты тут занимаешься? — она повернулась и увидела лежащего на скамейке кота.

— Ой, какой котик!